Лист Мёбиуса

Реплика Пента должна была прозвучать как упрек, собственно, так она и прозвучала, хотя честное и злополучное существование Якоба также возбуждало нечто вроде сочувствия. Пент понимал, что не сможет поругаться с этим человеком, ибо он тоже в некотором роде чокнутый и заслуживает снисхождения. Конечно, не такого, как доктор Моориц. На Якоб ведь и впрямь невменяемый. Наверное, Пент еще расскажет ему о своих нулевых изысканиях, только не сейчас, сейчас это представляется явным абсурдом. Подлинным абсурдом на фоне подлинного несчастья другого симпатичного человека: жена у психиатра псих … Нет, сегодня он не желает прощаться с Якобом по-дружески! Он повернулся спиной, все же процедив сквозь зубы:

— Мне пора ужинать…

Якоб проводил его долгим, печальным взглядом, несколько смахивавшим на собачий.

Жизнь весьма потешная штука.

Жизнь весьма печальная штука.

И Пенту почему-то вдруг вспомнился подаренный Якобом оловянный солдатик, призванный воодушевлять и подбадривать человека.

12 МАЛЕНЬКОЕ ГРУСТНОЕ ИНТЕРМЕЦЦО О МОЛОДЫХ ВЛЮБЛЕННЫХ

Жена Карла Моорица забралась на дерево… Следовательно, жена Карла Моорица сумасшедшая. Да, но разве можно считать человека сумасшедшим только потому, что он ощутил необходимость забраться на дерево «побалл-ловаться»? (В ушах Пента это слово и сейчас еще звучало так, как было произнесено впервые.) Якоб ведь тоже забирался на дерево, чтобы начертить схему кроны своей дорогой вишни, а ведь он не сумасшедший. Просто он большой чудак. И у Трумэна Капоте, современного американского писателя, в замечательной повести «Голоса травы» одна дама тоже влезала на дерево. Она искала уединение, душевную свободу и не без оснований была зла на весь мир.

Так рассуждал Пент С., потому что его глубоко потрясло несчастье Карла Моорица. Но он сознавал, что его теперешние рассуждения — просто бегство от правды: ведь Юлиус Фурор совершенно ясно сказал, что Пилле Моориц безнадежная, неизлечимая больная и что ее вообще надо отослать отсюда. И давно она больна? Как это случилось?

Эти вопросы мучили Пента, но мучиться пришлось не слишком долго, даже меньше часа. Чуть ли не сразу ему довелось выслушать если и не всю правду, то некий ее вариант.

Когда он, погрузившись в раздумья, гулял по парку — писанина никак не шла на ум, — то видел, как крепко досталось сестре Марте от доктора Моорица. (Пилле уже водворили в палату.) В таком запале Пенту еще не приходилось видеть Моорица. Очевидно, сестра Марта, немолодая уже женщина, была виновата в том, что Пилле выскользнула во двор. Вид у Марты был очень виноватый, кажется, она и пол-словечка не сказала в свою защиту, только слезы вытирала. Когда Моориц повернулся в сердцах и помчался прочь, сестра Марта осталась во дворе одна и, хмуря брови и поминутно утирая щеки, побрела в глубь парка по дорожке, ведущей к морю.

Пент, не слишком мешкая, поспешил следом.

Вскоре он увидел, что сестра сидит на камне, по-прежнему плача, и сделал несколько неуклюжую попытку ее утешить: доктор Моориц резок на словах, но душа у него добрая, во всяком случае, Пент так считает, и гнев его наверняка скоро пройдет. Тем более что все ведь кончилось благополучно.

— Вам-то какое дело! Оставьте меня в покое! Это я виновата! — выговорила Марта с неожиданной злостью. Пенту ничего не оставалось, как подождать, пока она успокоится.

Марта была женщина грузная, короткорукая и коротконогая. Сейчас, безутешно сгорбившись на камне, она походила на забытую кем-то тряпичную куклу, большую и плохо набитую. Она носила круглые очки с толстыми стеклами, и слезы текли из-под них ручьем.

— Очень хорошо, что он меня отругал! — всхлипывала Марта. — Очень даже хорошо! Я счастлива, что он, бедняжка, смог излить свой гнев! Гнев и боль!

Марта сняла очки и провела тыльной стороной ладони по глазам, серым, чтобы не сказать бесцветным, и близоруким. Не слишком красиво сравнивать глаза плачущей женщины с кусочками студня, но именно такое сравнение напрашивалось, отчего, наверное, Пенту стало не по себе: если она еще долго будет тереть глаза, от них ничего не останется.

Между тем Марта шмыгнула носом и перевела свой мутный взгляд на Пента. Ну надо же! Он прочел в ее взоре нечто вроде счастья или гордости. Невероятно, конечно, но именно так! Пент и раньше замечал нечто подобное — как ни странно, брань боготворимого может радовать. Во всяком случае, лучше брань, чем полное пренебрежение.

— Доктор Моориц — замечательный человек! Ужасно несчастный человек… — Эта немолодая женщина явно боготворила своего патрона. Вероятно, Марта одинока, кольца у нее на руке нет. В том числе и на левой, как у вдовы или разведенки.

— А Пилле Моориц очень тяжело больна? — решился спросить Пент, ибо что-то подсказывало ему — Марта непременно ответит, не упустит случая излить душу.

Так оно и было. Сестра Марта довольно быстро справилась с охватившим ее огорчением и с явным энтузиазмом — его даже уместно было бы поубавить — принялась рассказывать о своем идеале и божестве.