Лист Мёбиуса

— Н-да-а… — вымолвил Карл Моориц. — Может быть, так и есть. Я как-то не подходил к вопросу с этой стороны…

— Вот видите! — возликовал Якоб. И затем без всякого перехода, без всякой подготовки спросил нечто такое, от чего химик Пент С. буквально оцепенел.

— Как поживает ваша супруга? Она и сегодня забиралась на дерево?

В кустах тихонько хихикнул Лжеботвинник, но Пент был уверен, что Карл Моориц этого не слышал. К счастью. Как же доктор отреагирует?

Доктор посмотрел на Якоба долгим взглядом и убедился в том, что над ним не подтрунивают. Во взоре Якоба читалось искреннее беспокойство.

— Разумеется, нет. Это случается редко.

— А вы не допускаете мысли, что, может быть, с ней стоило бы поговорить мне?

— Вам? — доктор решил снова убедиться в том, что над ним не потешаются.

— Именно мне… — Якоб ввинчивал мизинец в ушную раковину. Весьма усердно. Пент и раньше замечал, что, оказавшись в затруднительном положении, тот часто лезет за поддержкой в ухо.

— Дело в том, что я — ярко выраженный параноик и у меня такое чувство, что в контакт с душевными больными лучше всего вступать тем, кто сам… ну, не совсем здоров. Осмелюсь даже утверждать, что подобных лиц немало среди известных психиатров…

Доктор Моориц рассмеялся с облегчением.

— Почему вы считаете себя параноиком?

— Да так оно и есть. Сальвадор Дали провозгласил себя самым гениальным параноиком мира. Параноиком номер один. Мои претензии, конечно, меньше, но все же…

— Кто знает, полностью исключить нельзя. Но как вы можете быть столь уверены? Если и орел со своим острым зрением не видит. Если и ему трудно установить разницу между конической и сферической паранойей. А?

Якоб даже улыбкой не удостоил контраргументы доктора.

— Видите ли, — пояснил он, как некогда Учитель Ученику, — одно дело достичь ясности извне и совсем другое самому оказаться внутри пространственной фигуры. Вы пощупаете руками и довольно легко поймете, где оказались.

— Находчивый ответ, — заметил доктор Моориц. После чего поднялся со скамьи. — Ваше имя, кажется, Якоб? — Якоб кивнул. Доктор по-дружески опустил руку на его плечо. — Благодарю вас, Якоб, за добрые пожелания. Я бы нисколько не возражал против вашей помощи. Но дело зашло уже так далеко, что мы оба в равной мере бессильны. Поздно!

И не дожидаясь ответа, Карл Моориц пошел прочь. Но почти тут же остановился и обратился к Пенту.

— В последнее время вы начали конфабулировать.

— Конфабулировать? Это значит «выдумывать»?

— Примерно.

— Инженер талантлив. Сдается мне, что он способен выдумать интересные вещи, — радостно молвил Якоб.

— Что же я выдумал? — Пент был испуган и обижен. — Вы хотите сказать, что я лгу?

— Конфабуляция не совсем то же, что ложь. И вы можете спокойно конфабулировать дальше, ничего такого здесь нет.

— Я полагаю, что сущность человека проявляется в его выдумках отчетливее, чем в пресной правде, или в том, что у всех навязло в зубах, — вслух подумал Якоб.

— Но что же я все-таки?.. — спросил несчастный Пент.

— До вашего «розового ящика», по-видимому, все в порядке, а уж дальше… Ну да ладно! Продолжайте сочинять. Дня через два я все равно вас выпишу. Ах да! Вы обещали рассказать об одном человеке, который изменил лицо… Я правильно вас понял? — Пент подтвердил. — Приступайте!

Карл Моориц уже заворачивал за живую изгородь, когда Пент воскликнул:

— Но доктор?!.

Тот остановился.

— Вы сказали, что выпишете меня… Куда? Я ведь своего адреса не знаю, — взмолился Пент.

— Может быть, я знаю, — помахал на прощанье доктор.

— И все же мой белый слон бьет пешку на крайней вертикали, — голос Пента прозвучал как глас вопиющего в пустыне.

— А я просто рокируюсь, — и доктор Моориц оказался вне досягаемости.

— Играете в шахматы? — спросил Якоб.

— Да, почти каждый вечер.

— Увлечение шахматами заслуживает уважения, — заметил Якоб. — Но… — И тут сюрреалист-фекалист-чудо-счетчик задумался. — Шахматисты, мой дорогой беспамятный друг, народ ужасно консервативный, — произнес он не без грусти. — Они презирают нововведения.

Беспамятный друг не пожелал с этим согласиться и счел своей обязанностью упомянуть, что каждый крупный турнир обогащает теорию шахмат. Стоит вспомнить хотя бы смелый ход пешкой экс-чемпиона мира Михаила Таля в достаточно хорошо известной защите Kapo-Кана: уже на четвертом ходу наш латышский сосед, игравший белыми, удивил противника ходом h2—h4, который комментаторы тут же сопроводили вопросительными и восклицательными знаками, и оказался в центре внимания…

Якоб прервал полет мысли собеседника с явным нетерпением:

— Все это вполне возможно, однако шахматисты отдаются своей древней игре с какой-то особенно атавистической страстью, которую, пожалуй, можно сравнить с ортодоксальностью владельцев дедушкиных автомобилей, готовых любой ценой прокатиться на дурацких моделях начала века. Неважно, что скорость ограничивается тридцатью километрами в час, неважно, что за сомнительное удовольствие приходится платить дорогой ценой — все свободное время лежать под машиной. Да, кардинальные нововведения серьезные шахматисты презирают всей душой!