Лисий хвост

Дед потер себя за замерший нос, посмотрел на небо, посмотрел на лису и слова-воспоминания плавно потекли, обращенные то ли к лисе, то ли в темноту, а может и к самому себе. Вспоминал дед Телемей свое сиротское детство, злого и сильного дядьку, который воспитывал его голодом и колотушками. Как бегал Телемей к высокой березе (и он неопределенно указывает в сторону леса). «Жаловаться ходил» – говорит дед «Как к мамке родной. Она же мне и силы давала, чтобы жить дальше. Расскажу ей об обидах, да несправедливостях ко мне, она начнет шуметь ветками, как будто утешает меня, а мне слышится, мамка шепчет «Не плачь сынок, не плачь родненький». Так вот и рос, так вот и жил. Холодный морозный ветер трепал кроны деревьев и свистел в поле, как бы говоря, что правда все и каждое слово деда Телемея он подтверждает. День начинался и подходил к концу, и старик выходил к лисе с угощением и разговорами. А она не обижала его, слушала внимательно. Конечно, и горбушка хлеба играла свою роль, но она съедалась, а лиса все не уходила, и казалось, что понимала она, как важно было деду Телемею высказаться. Деликатная была лиса! Старый и больной, тяжело стоявший на натруженных ногах Телемей, рассказывал ей о себе, о Марфе, о своих сыновьях, которые совсем мальчишками ушли в один день на фронт, а в ноябре 42-го получила Марфа похоронки на сыновей с разницей в неделю. А он, прошел всю войну, хоть и был ранен, вернулся в осиротелый дом к убитой горем Марфе. Как тяжело было после войны, как много работали, и как теперь болели у него все косточки и жилки и ждет не дождется он, когда встретится со своими сыновьями. Не раз злой и колючий ветер выжимал слезы из глаз Телемея, а может и не ветер, но утирая их ладонью с морщинистого лица, стыдливо прикрывал глаза и низко опускал голову. Январь и февраль пролетели незаметно. Забота о лисе придала сил деде Телемею. Он повеселел, и сидя с бабкой Марфой у окна, стал замечать жизнь, которая проходила за мутными стеклами. И время уже не так медленно тянулось с утра до вечера. Но вот случилось так, что лиса пропала. Почти неделю не появлялась она у дома стариков. «Весну почуяла» – решил дед, а сам каждый вечер подолгу ждал лису у сарая.

В понедельник, как обычно, побрел он в магазин за хлебом. Хлебный фургон стоял у дверей магазина. Шофер Ванька, невысокий и худой, которого звали в народе «осой» за его злой нрав, разгружал тяжелые поддоны с хлебом. У магазина стояли несколько человек, Дед Телемей тоже прислонился к стене и стал терпеливо ждать. «Эй, Ванька,» – услышал старик, «что у тебя болтается в кабине?». «Не видишь, хвост лисий». «Да где ты раздобыл то его?». Ванька подошел к машине, чтобы взять следующий поддон, передумал, оглянулся и сказал: «Вышел я вечером во двор, темень кругом, смотрю, лиса выходит на свет. Я ей: «Погоди, постой, не уходи», а сам в дом за ружьем. Выбегаю: стоит и вроде как ждет чего-то, ну, я и стрельнул, считай в упор. Мех у неё дрянь, а вот хвост хоть куда! Ванька подхватил поддон с хлебом и шустро заспешил в магазин. Казалось, что дед Телемей не слушает Ваньку. Медленно обошел он машину и заглянул в кабину. На лобовом стекле висел лисий хвост. Старик шагнул в сторону, развернулся и пошел домой. Еще больше согнулась его спина, и еле передвигались ноги, обутые в валенки с тяжелыми калошами. «Где хлеб то?» – спросила бабка Марфа. «Не открыли еще магазин – мрачно буркнул дед Телемей. – Иди сама, народу много». С того дня, как будто захворал дед. Больше лежал на печке и почти не подходил к окну. «Ты не заболел ли?» – спрашивала его Марфа. «Нет – отвечал он – спать только хочу». Через несколько дней дед Телемей тихо умер во сне. А еще через месяц Ванька обменял лисий хвост на две пачки папирос и забыл про него. Как будто и не было его вовсе.