Лисья нора

— Вымпел? — не совсем понял Кен, изо всех сил стараясь не отстать от Хью, потому что чувствовал, что деревья, как высокие дома, начинают тесниться по обе стороны дорожки и что за голосом неунывающего Хью таится глухая тишина.

— Да. Лисий хвост. Знаешь, такой, какими большие ребята украшают антенны на своих машинах. Только у нас хвост этот — самый настоящий. Мне его дал Чарли Бэйрд. Он застрелил лису. Чарли Бэйрд часто бьет лис.

— Из ружья?

— Когда мне будет двенадцать или тринадцать лет, папа купит мне тоже такое ружье, как у Чарли Бэйрда. А вот и палатка, видишь? Мировая, правда? Осторожней, тут довольно круто. Поскользнешься — и будешь катиться, пока не свалишься в запруду. Один раз, когда было сыро, мистер Гор поскользнулся и… Вот смеху-то было! Он влетел прямо в воду. Наверное, в самом Монбалке было слышно, как он заорал.

— Мистер Гор?

— Да. Инспектор из комитета по водным ресурсам. Так ему и надо. С тех нор он сюда ни разу не приезжал. Папа чуть не умер со смеху. Но мистеру Гору было совсем не смешно. Мировая палатка, правда? — Хью остановился и с гордостью обвел лучом фонарика вокруг палатки.

— Она же дырявая.

— Ну и что? — отпарировал Хью. — А в тебе, думаешь, не было бы дырок, если бы тебе было столько лет, сколько ей? Папа говорит, что она наверняка побывала и в Дарвине, а то и в Новой Гвинее или в Египте. Он говорит, что в ней, может быть, спали те, кто получил потом самый главный военный орден.

— Она вроде стоит на склоне? Мы не скатимся в запруду, а?

— Глупости! — заявил Хью, — Ты боишься, что ли?

— Ничего я не боюсь.

— Мама никогда не разрешала мне спать здесь. Знаешь, сколько пришлось ее уговаривать? Я целыми неделями ее убеждал. Только потому, что ты приехал, она разрешила. Хотя, если очень к ней приставать, она всегда в конце концов уступает. Твоя мама тоже так? Наша-то, во всяком случае, да. Ты когда-нибудь спал в спальном мешке? Чарли Бэйрд говорит, что это красота. Жаль только, что нам не разрешили пользоваться фонарем, — боятся, как бы мы его не перевернули.

У Кена голова шла кругом.

— Вот твой мешок, — продолжал Хью. — Вон тот. У тебя резиновая подушка. Мама говорит, что гостю надо отдавать все лучшее. Какого цвета у тебя пижама? У меня в красно-белую полоску. Снимать нижнее белье я не буду, вдруг станет холодно. Тебе разрешают не снимать белье, когда холодно? Мне нет. А молитву я прочитаю, уже когда влезу в мешок. Не стоять же на коленях рядом со спальным мешком. Обычно, когда я опускаюсь на колени, я кладу голову на постель. А если я положу голову на спальный мешок, то у меня шею сведет.

Но Хью не сказал Кену, о чем он будет молиться. А молился он вот о чем:

«Что бы ни случилось, пусть я не испугаюсь. Будет стыдно, если я среди ночи смалодушничаю. Чарли Бэйрд сказал, что у меня не хватит смелости провести здесь всю ночь. А я постараюсь, чтобы хватило».

Глава четвертая Лиса

Кен так устал, что никак не мог заснуть. Наверное, он теперь навсегда лишился сна. У него все болело. В спальном мешке было жарко, как в духовке. Земля была твердой, шла под откос, а резиновые подушки он терпеть не мог. Голова валилась из стороны в сторону, словно она крепилась на шарнире, который окончательно расшатался. Он ненавидел резиновые подушки. Ненавидел спальные мешки. И ненавидел палатки.

А кругом шумело. Когда Хью наконец перестал молоть языком, тишина, которой так жаждал Кен, оказалась вовсе не тишиной. Он слышал, как, ни на секунду не останавливаясь, бежит вода: непривычный звук — так потрескивает стекло или перекатываются в коробке тысячи брильянтиков; слышал, как играет листьями ветер — будто сами по себе листаются книжные страницы; слышал шепот, как будто где-то поодаль беседуют между собой деревья; слышал, как жужжат и гудят насекомые; слышал, как шевелится земля и вздыхает небо. Он слышал, как, поскрипывая на манер старого колеса, вращается земной шар. Это было ужасно.

Рядом, ровно вдыхая и выдыхая, дышал Хью. Хью спит! Счастливый Хью! Какая несправедливость: Хью может спать, а Кен не может. Но по правде говоря, Хью тоже не спал. Он только делал вид, что спит.

Кен видел палатку, снаружи окутанную, словно слоем краски, лунным светом, а внутри утонувшую во мраке: какие-то тени, очертания каких-то предметов, которые, может, там были, а может, и не были.

Он ощущал присутствие вещей, которых, знал он, видеть не мог; своим воображением он создал их из ничего, превратив в предметы, которые можно было осязать руками: лисий хвост на шесте, фонарик в изголовье у Хью, колокольчик рядом с походной плитой, дочерна законченный котелок, в котором утром они вскипятят воду для чая. Все это были обычные, повседневные, утилитарные вещи. За исключением лисьего хвоста. Все, кроме хвоста. Спустя некоторое время они исчезли.