Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель

Все «новейшие системы вооружения», которые были продемонстрированы Геббельсу, а он полунамеками и заклинаниями в своем классическом «шаманском» стиле раструбил о них на всю Германию, на самом деле оказались фикцией, блефом, преступным очковтирательством… Неискупимая вина перед фронтом и немецким народом лежит и на Министерстве вооружений, на тех военных инженерах и конструкторских бюро, которые занимались не внедрением новейшего оружия, а «инсценировкой его возможностей». Множество людей занималось откровенной фальсификацией, выбиванием кредитов и не гнушалось никакими уловками, чтобы обвести вокруг пальца такого профана в области вооружения и боеприпасов, как доктор Геббельс. Я не хочу облыжно обвинять всех и вся – не исключено, что с годами из множества разработок в конечном итоге и получилось бы что-либо эффективное – но в жестких условиях военного времени фронт не мог ждать. Геббельс же никогда и не пытался вникнуть в суть проблемы, избегая задавать «необходимые вопросы» там, где это единственно и было необходимо. Как пропагандиста его вполне удовлетворяли недобросовестные заверения и обещания инженеров-конструкторов. Обрядив в нарядные фразы, приукрасив красным словцом, он вдыхал жизнь в очередное «чудо» и запускал его в эфир, на страницы журналов и газет. Неизвестно, насколько благими намерениями руководствовался рейхсминистр в своих действиях, зато хорошо известно, куда привели они Германию, немецкий народ да, впрочем, и его самого – «обманутого обманщика».

Позже вечером Геббельс рассказывал мне о новейшем сверхзвуковом истребителе и называл совершенно неправдоподобные цифры. Он был просто одержим идеей многомиллионной армии фолькс-штурма, а еще и Шпеер обещал ему несколько сотен тысяч рабочих из оборонной промышленности. Когда я осторожно пытался перевести разговор в русло обсуждения нашего положения на Западном фронте и пытался объяснить, что без тяжелого вооружения и авиации наши дивизии обречены, он только досадливо морщился и обиженным тоном произносил:

– Все вы там, на Западе пессимисты – никто больше ни во что не верит. Поверьте мне, мы не просто одержим победу – это будет наш полный триумф! Я покажу нашим хваленым генералам, как нужно воевать. Между прочим, я и сам имею звание генерала. Главное в современной войне – это высокий боевой дух армии, а уж об этом я как-нибудь позабочусь. Вспомните французскую революционную армию… На сегодняшний день только три человека что-нибудь да значат в рейхе! Это я, Шпеер и Гиммлер. Рейхсфюрер командует Резервной армией, Шпеер великолепно справляется со своими обязанностями в области новейших систем вооружения, а у меня – пропаганда и фольксштурм. Через считанные недели торжественную присягу примут миллионы новых солдат…!

Наши генералы, Кох, это наше больное место. Я не могу без презрения смотреть на большинство из них. Как эти мизерабли вели себя во время путча! О каких «революционерах» может идти речь, это ведь жалкие приготовишки! Им даже не пришло в голову перерезать линии телефонной связи между Ставкой и Министерством пропаганды! Я натравил на них Ремера, а это быстро отбило у них не только зрение и слух, но и многое другое. Я кричал прямо в мерзкую личину одного из этого генеральского отребья, что он негодяй и подлец, свинья в ермолке – он воспринимал это как должное. Другой вымолил у меня разрешение позвонить домой. Как вы думаете, Кох, о чем он попросил свою жену? Ни за что не догадаетесь! Он просил, чтобы она привезла ему бутылку красного вина и бутерброд, потому что он, видите ли, не успел пообедать перед арестом…

Но мы покончим с ними. Фрайслер[44] устроит им хороший спектакль!

Завтра утром я встречаюсь с Фрайслером. Мы досконально изучили следственный материал, выработали единую линию и устроим им показательный процесс. А потом их вздернут – и только так! Пули жалко на этих отъявленных мерзавцев!

…Слава Богу, что в партию затесался только один перерожденец – Гельдорф (начальник городского управления полиции Берлина). А ведь я имел глупость дважды буквально за уши вытаскивать его из совершенно безобразных историй. Даже вспоминать не хочу, чего мне это стоило, а теперь он предает всех и меня в том числе. Этот негодяй требовал, чтобы меня расстреляли на месте, не вступая ни в какие переговоры, иначе я «заболтаю» палачей. В этом он недалеко ушел от истины – в день путча моим единственным оружием было слово и телефонная трубка в руках, но я исправил то, что они натворили своим взрывом…

Рейхсминистр остановился перевести дух, а в разговор включился эсэсовский офицер и добавил, что Гиммлер дважды выделял Гельдорфу крупные суммы на улаживание «альковных проблем». В непрерывный поток оскорблений и издевательств внес свою лепту и офицер связи: под общий смех присутствующих он заметил, что «Гельдорф как та ласковая телятя, что у двух маток сосет, брал деньги и у фюрера».