Лис

Шуршащее покрывало отлегло от следующего листа, открыв новую вспышку торжественных красок. На солнечно-желтом щите была изображена богатырская семья, восседающая на трех конях: белом, алом и синем – конский триколор рифмовался с национальным флагом, аккуратно плещущим над головами всадников. Семья одета по-военному, на былинный лад: в кольчугах, плащах, сапогах. У отца, чем-то похожего на Илью, на голове шлем-шишак, красна девица простоволоса, а мальчик, их геральдический сынишка, – в красноармейской буденовке. Разноцветные кони напоминали о сказке «Три медведя», постепенно уменьшаясь от отцовского тяжеловоза до ребячьего пони.

– По-моему, здорово, – тихо произнес Сергей Филиппович. – И семья, и история. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

– Что там третье? – спросил Рогаткин.

Не меняя выражения лица, Илья открыл последний эскиз. Игорь Анисимович увидел огненно-красный щит. В центре крутились, сцепившись зубцами, железные шестерни. На них, ничего не опасаясь, вспрыгнул пушной зверек, приветливо глядя на зрителей условными глазами. За спиной зверька вздымались пять разнокалиберных заводских труб, из которых в огненное небо сочились струйки дыма.

– Это кто? – Рогаткин ткнул пальцем в зверька.

– Вариант «Богатство в труде». Соболь, работающие механизмы, промышленность на подъеме, – бодро отвечал рекламщик.

– Игорь Анисимович, что думаете? – обратился Сергей Филиппович к Водовзводнову.

Ректор приблизился к кровати, взглядом спросил разрешения у Ильи и положил все три эскиза рядом.

– Мне все нравится, но я ничего в таких вещах не смыслю, – сказал он. – Поддержу любое решение.

Рогаткин и Оляшин переглянулись. Откашлявшись, Рогаткин обратился к Илье:

– Значит так. За все благодарим. В следующий раз контакты через Ладу. И ориентиры для будущих вариантов: победа, космос, закон. Никаких хорьков и верблюдов.

– Все же семья богатырей мне нравится, – тихо сказал Сергей Филиппович.

– Русская тема – хорошо, – поддержал Рогаткин. – В Татарстане наших богатырей особо оценят. В Чечне тоже, сам понимаешь.

После ухода посетителей Игорь Анисимович почувствовал, что хочется курить и бежать из больницы. Новая жизнь, новое будущее, новые возможности – все это лишало Водовзводнова необходимого больничного смирения. Сигарет в тумбочке не было. Жена то ли забыла, то ли нарочно не принесла – это вечное упрямое желание отвадить его от табака. Игорь Анисимович принялся ходить по палате, размышляя, кого сделает новым первым проректором.

•

Имя не только отражает нрав женщины, но и влияет на него, полагая известное внутреннее направление. Имя – вроде стен, которые задают образ города. Конечно, в городах многое происходит независимо от того, как устроены дома, улицы, крепостные укрепления. И все же в городе, где здания напоминают нарядную старинную мебель, жизнь отлична от города небоскребов, и через эти отличия не перешагнуть, разве что перестроить весь город до неузнаваемости. Да и перестроив, вмиг не перешагнуть.

У Королюка были твердые понятия о том, каковы Татьяны и чем они отличаются от разнообразных Анжел, Вероник и Кристин. Все Татьяны наделены мягкой силой, они до последнего не показывают твердость характера, но эта твердость у них, несомненно, имеется. Тани – хорошие товарищи, отзывчивые спутницы, верные друзья. Та доля мужского, которая есть в каждой женщине, не перемешана с женственностью, а хранится отдельно, притом не на виду. Поэтому взбалмошность Татьян никогда не пытается представить себя принципиальностью. Мужество спрятано невесть на какой глубине и может за всю жизнь ни разу себя не оказать. Но уж если оно выйдет по зову чрезвычайных обстоятельств, его ни с чем не перепутать.

Так думал Паша Королюк по дороге, изредка поглядывая на Таню Вяхиреву в веселой уверенности, что опыт и дар анализировать вооружают его в общении с девушкой и дают неоспоримые тайные преимущества. Единственное, что время от времени превращало его доспехи в бесполезное тряпье – Танина красота. Бороться с этим можно было только одним способом: разговаривать с Вяхиревой как с парнем. Сейчас Королюк не включал свой фирменный тихий голос и не обтягивал каждый согласный умильным бархатом. В пути они просто болтали как два давно не видевшихся приятеля.

Тут-то и вышло на свет самое удивительное: впервые в жизни беседа с девочкой была не испытанием на перескакивание пропастей-пауз и на лихорадочное подыскивание пригодных тем и шуток. Разговор несся привольно по просторам общего, все еще неизученного мира, и интерес вызывали не только Танины слова (что уже само по себе поразительно), но и его собственные. С Таней Королюк быстро выяснил, какой он превосходный рассказчик и острослов. Прежде, беседуя с Аней или с Витой, он ощущал свое многословие и, что уж греха таить, занудство. Теперь они болтали наперебой и не могли ни наговориться, ни наслушаться.