Халат в малиновых заплатахБоксер срывает молодой,И публика, пройдя за плату,Гремит ладонью о ладонь.Халат в сиреневых заплатахБоксер снимает молодой,И публика, чтоб не заплакать,Гремит ладонью о ладонь.Сведя бугры надбровных дуг,Бойцы вступили в зону боя,Потом сплелись в безмолвный круг,В одно мелькание рябое:И тот, чьи губы — красный лак,И тот, чья лапа бьет, нацелясь,И тот, чей выброшен кулак,И тот, чья вывихнута челюсть.Я на свою соседку с краяВзглянул и чуть не крикнул: «Брысь!..»Она сидела не мигая,Как зачарованная рысь.
1935
ОТЛИВ
Отлив от берега откатывает глыбы.Всплывает в раковинах глинистое дно.Глубоководные уходят в море рыбы.Струятся водоросли с ними заодно.О, ветер странствия! Я вновь тобой опознанКак водоросли нить, протянут за тобой.— Плыви! — командуешь. — Плыви, пока не поздноПока гремит торжественный отбой.Пока туман с размаху рвется в ноздри.Пока седой ползет отлива час.Пока колышатся в крови морские звезды,Беспомощно топорщась и лучась.
1935
РОСТОВ, 1918
Минуты уходят, как камни — ко дну,Но память зажала минуту одну,—В ней буйный и грязный и дымный от солнцаРастерзанный бьется Ростов-на-Дону.Мне было четыре коротеньких года.Я меньше всего был к поэзии склонен.Но помню: булыжник, ушедший под воду,Дробили копытами страшные кони,Храпели и ржали в ожогах плетей,И тлели винтовки на спинах людей.Мы с братом в буфете компот поедали.А ночью, пугая нас синью кальсон,В глубоком таинственном затхлом подвалеНам головы гладил сосед Зеликсон.И снова минуты без устали мчатся…Высокий студент к нам зашел попрощаться.Был шумен и ласков. И пел. Но слегкаДрожала растерянная рука.А в шесть или, может быть, в четверть шестогоОн где-нибудь трупом лежал под Ростовом,И, грудь распахнув, чтоб навстречу — простор,Другие ворвались под вечер в Ростов.Я много с тех пор городов сосчитал:Иркутск, Ленинград и степной Кокчетав,Но вас, эти новые люди и кони,Я всех вас сегодня держу на ладони,И мерным годам, благодушным годамЯ город Ростов никогда не отдам.