(Юрий Михайлик. Однажды в сентябре)
Содрогался перевал
от органа всю неделю.
Вольфганг вторил Амадею,
Моцарт тоже подпевал.
Пели арию Садко
Римский с Корсаковым вместе.
Звуки по горам окрестным
Разносились далеко.
А Седой и Соловьёв
удивили всех красивым
замечательным мотивом
«Подмосковных вечеров»...
(Владимир Нечволода. На земле моей)
Вы думаете: раз — и покорили?!...
Держи карман! А дело было так:
Под вечер тучи плыли над Сибирью,
Над ними — спутник, в нём сидел Ермак
И, снявши шлем, искал в просветах редких
Дымки, становья, чумы, лагеря...
Короче, визуальную разведку
Осуществлял, и, видимо, не зря.
Включив радар над самым главным чумом,
Он ясно различил магнитофон.
Леонтьев измывался над Кучумом...
Луганский, наш! Ну, до чего ж силён!..
Но выступили бисеринки пота,
Когда он пролетал над Иртышом.
Как будто бы предчувствовал чего-то...
И стало на душе нехорошо.
К приборам наклонился он понуро.
Бог весть, какая доля завтра ждёт...
Спустился где-то возле Бай-Конура [1]
И стал готовить казаков в поход.
(Владимир Павлинов. Настоящее время)
За твою измену злую,
что меня лишила сил,
к высшей мере — поцелую —
я тебя приговорил.
Хоть и нету оправданья
вероломству твоему,
этим страшным наказаньем
смоешь ты свою вину.
Но при всём честном народе
в небо женский крик взлетел:
«Не целуй меня, Володя,
я согласна на расстрел!»
(Надежда Полякова. Приближение)
Есть тайный смысл
в неровности тропы,
возделанной богами
для Сизифа.
Он щедро
камень потом окропил.
А было в гладко — не было бы мифа.
И не случайно
поселился червь
в том яблоке,
что пало на Ньютона.
Прополз бы мимо он,
сей плод презрев —
и не было б
великого закона.
Короче, нету худа без добра.
Так ты, читатель,
ободрав колени
и лоб разбив о прихоти пера,
проникнешь в суть
корявых откровений.
Изящные изгибы кривизны...
Есть где споткнуться
и подняться снова.
И в каждой строчке —
пропасть новизны.
Сто раз начнёшь —
и не поймёшь ни слова.
(Григорий Пятков. Вдали и рядом)
Слежу
За самой первой драмой.
Ещё в законе — «не убий!»
В ветвях над Евом и Адамой
Качается зелёный змий...
В любой
Гречанке вижу фею.
Душа свиданья с нею ждёт.
Вот Эвридик свою Орфею
Под звуки лиры в дом ведёт...
Мне
Эрудиции хватило
Синод не спутать и Сион,
Знать, где Ахилла, где Аттила,
Где Волго-Дон, где Посейдон.
Я видел,
Как Зевес сердито
На женщин выпадал дождём,
Как от Гермесы с Афродитом
Был чувственный Эрот рождён...
Ахиллу
Помню и поныне.
Её я, как родную, чту.
Она была на Украине,
Лечила хворую пяту.
(Юрий Разумовский. Вереница)
Тебя сучком коснулся дуб.
Как не принёс он нам беду б!
Но я спокоен за тебя:
К нему привязана свинья.
Вокруг тебя обвился плющ.
Его поступок вопиющ!
В священном гневе трепеща,
Обрежу корень у хлыща.
Глазеют все, кому не лень.
Влюбился даже старый пень.
Не стану делать ничего.
Я просто сяду на него.
(Михаил Ронкин. Костры на снегу)
Кого-то до небес превозносили,
зачитывали иногда до дыр;
меня же, если и не поносили,
то зачисляли в легион «и др.»
Но в жизни есть счастливые моменты.
Прослышал обо мне подлунный мир.