Да стоят над душой, вот жалость,
Бабка, внучка, жена и мать.
Не хочу их советы слушать
И негодника проучу.
Ну-ка, бабы, заткните уши, —
Я стихи прочитать хочу!
(Александр Архипов. Сельские напевы)
Я гулял тогда напропалую.
Губы у девчат, как спелый мёд!
В темноте трещали поцелуи,
Словно под ногами первый лёд.
Но споткнулся на одной царевне:
Показать хотел мужскую власть,
Да пощёчина по всей деревне
Хрустким поцелуем разнеслась.
(Белла Ахмадулина. Тайна)
— «Как я узнаю, почему, бывает,
служитель тьмы такой же страх питает
к пахучей травке, как шакал к огню?
И прав ли тот неведомый извозчик,
что даме предложил, потупив очи,
покинуть воз, чтоб отдых дать коню?
Какое минимальное усилье
необходимо, если попросили
извлечь на берег, скажем, пескаря?
И сколько в чаще надо встретить зайцев
одновременно, чтоб могла погнаться
и та охота не прошла б зазря?
Калорий волку сколько нужно в пище,
чтоб сирым не казался он и нищим
и не ходил в овчарню на поклон?»...
Вопросы так поставить может Белла,
что, даже если нет в мозгах пробела,
не даст ответ ни Сфинкс, ни Соломон.
(Александр Балин. Железо моё золотое)
Бросив свой великий стол,
От врагов замкнув квартиру,
На прогулку я пошёл,
Как Олег на Византию.
Как татарами Торжок,
Ручеёк морозом скован.
Мёрзнет в чистом поле стог,
Точно рыцарь-пёс под Псковом.
Сосны, строги и черны,
Стынут раннею зимою.
Заблудился ветер в них,
Будто лях под Костромою.
Мрачно вороны парят
Над пожухлою отавой.
За рекой огни горят,
Словно шведы под Полтавой.
Как старинные рубли,
Светят лужи тусклым блеском.
Коченеют воробьи,
Как французы под Смоленском.
Не стряхнёт с себя оков
Вечер, сумрачный и синий.
В небе столько облаков,
Что японцев под Цусимой.
И бегу я, сам не рад,
По едва заметным тропам
Ближе к дому, наугад,
Словно Врангель с Перекопа.
(Александр Беляев. Лунные поляны)
Какое счастье — заблудиться к ночи
Без топора, без курева, без спичек,
Без денег, без еды и в одиночку,
И, задремав на кочке, слушать птичек.
Акридами питаться, диким мёдом,
Пить воду из лосиного копытца,
Смешаться, как с толпой, с лесным народом,
А повезёт — неделями не мыться.
Забыть стихи навек, и, даже в шутку
Себя не выдавая за поэта,
Вернуться в Кострому по первопутку
И в спячку впасть до будущего лета.
Киев
(Евгений Блажеевский. Тетрадь)
Гуляют пары по Подолу.
Течёт великая река.
А я глазею на подолы
И на сгущённые бока.
Но мне не праздновать победу,
И помнит до сих пор мой бок
И адидасовскую кеду,
И крепкий жмеринский сапог.
(Виктор Боков. Ельничек-березничек)
...Я парочку догнал, волнуясь.
Гляжу, девчонка — самый сок!
«Нельзя ль узнать, — интересуюсь,
Мамаши вашей адресок?!
Быть может, прослыву нескромным,
Себе накликаю беду,
Но с удовольствием огромным
К ней в гости вечерком зайду»...
Дрожу от собственной отваги;
Но, бросив взгляд из-под бровей,
Даёт мне девка лист бумаги:
«Вот адрес бабушки моей!»
(Лариса Васильева. Москворечье)
Однажды, студёною мартовской ночью,
Я из дому вышла. Такие дела...
И сразу рукой ощутила на ощупь,
Что кем-то с намёком забыта метла.
Неужто лететь уже время приспело?
Да вроде бы рано — лишь март на дворе.
В последнюю полночь шального апреля
Сбираются наши на Лысой горе.
На что же намёк? Догадаться непросто.
Для славы прислали иль чёрной хулы?
А вдруг перемены среди руководства
Мне явлены в образе новой метлы?!
Я, робко ступая, вернулась в светёлку,
Окинула взглядом рабочий чертог