Лион Измайлов

— Ну знаете, — не выдержал Синичкин, — это уж слишком. В конце концов я вам сейчас докажу. Я вам паспорт покажу. — И Синичкин полез в чемодан за паспортом.

Но паспорта в чемодане не оказалось.

— Давай, давай, показывай, — приговаривал Семенов. Синичкин стал шарить по карманам. В карманах паспорта тоже не было.

— Небось дома забыл? — ехидно спросил Семенов.

— Забыл, — простодушно ответил Синичкин.

— Ну артист! — захохотал Семенов. — Вот что значит артист. Разыграл как по нотам. И главное, лицо такое, будто точно забыл. Давай, дорогой, выпьем еще по одной за твой талант.

— Послушайте, там же в паспорте путевка в дом отдыха.

— Это уж как водится, — отвечал Семенов, подавая стакан Синичкину. — Путевка в паспорте. А паспорт где? Будь здоров, Леонид, не знаю как по батюшке.

— Да так зовите, — машинально ответил Синичкин.

— Ну вот, дорогой, другое дело, а то «я Володя, я Володя».

Но Синичкину было уже не до Семенова. Как же без паспорта?

Без путевки? Ведь в дом отдыха не примут. Володя машинально выпивал, машинально закусывал. А тут еще и проводница пришла, билеты собирает.

— Батюшки, — всплеснула она руками, — Куравлев! Живой! — и тут же побежала за напарницей. — Да как же при входе-то не заметила, — приговаривала она на ходу. Растолкала спящую напарницу.

— Кать, на 18-м месте едет-то знаешь артист-то какой?

— Заяц, что ли? — отмахнулась спросонья Катя.

— Какой еще Заяц? Такого и артиста нет, Зайца. Куравлев едет, вот кто.

— Да хоть бы Смоктуновский, — сказала Катя и опять отключилась. Но тут же вскочила.

— Сам? Живой?

— Ну! — красноречиво ответила Настя.

— Иди ты!

— Иду.

И они обе побежали смотреть на живого Куравлева. А тот, кто представлялся им Куравлевым, сидел ни жив ни мертв. Он пил коньяк. Выхода у него не было.

— Куравлев! — в один голос сказали проводницы, сели напротив Синичкина, в четыре глаза уставились на него.

— Ближайшая станция когда будет? — заплетающимся языком спросил Синичкин.

— Ой, горемычный, — запричитала Катя, — как же ты мучаешься.

— Верно говорят, — вторила Настя, — все артисты пьяницы.

На ближайшей станции шатающегося Синичкина вели под руки к телеграфу, и там он нетвердой рукой написал телеграмму: «Мама вышли паспорт путевку», — и так без адреса отдал телеграфистке и деньги ей оставил, а сам пошел назад в поезд.

— Все в порядке, — сказал он Семенову, — теперь можем ехать, вышлет.

— А куда вышлет, ты хоть написал адрес-то?

— А зачем? На путевке написано: Дом отдыха «Спартак» — напротив «Динамо». Мне. В личные руки.

— Здравствуйте, — сказал Семенов.

— Здравствуйте, — не возражал Синичкин. — Я как вошел, сразу поздоровался, а вы, значит, мне сейчас отвечаете. Лучше поздно, чем никогда.

— Да нет, здравствуйте в смысле приехали.

Синичкин кинулся к чемодану.

— Да не суетитесь, Леня, я говорю приехали в смысле едем в один и тот же дом отдыха «Спартак».

— Замечательно, — сказал Синичкин, — подтвердите там, что я не Куравлев и что путевки у меня нет, не было и не будет.

— Да спи уже, Куравлев, не Куравлев, — Семенов уложил Синичкина, снял с него туфли и накрыл одеялом.

Подробностей следующего дня В. Синичкин не помнил. Подробностей было слишком много. Приходили разные люди. Одни приносили с собой бутылки и тут же распивали, другие, стоя в коридоре, спорили. Куравлев это или не Куравлев. Третьи располагались в купе по-хозяйски и долго обсуждали достоинства и недостатки актерских работ Куравлева. Четвертые рассказывали о своей жизни, делились воспоминаниями о войне и детстве. Пятые учили Куравлева жить, ссылаясь на богатый житейский опыт. Шестые учили Куравлева актерскому мастерству. Седьмые предлагали Куравлеву тут же сыграть в карты.

Синичкин сидел у окна и равнодушно смотрел на посетителей, иногда он засыпал сидя, просыпался и снова смотрел и слушал. Первым не выдержал сосед Синичкина Семенов.

— Все, граждане! — сказал он. — Прием посетителей закончен. Артисту нужно отдохнуть! Все заявки в письменном виде подавать проводнику.

После этих слов он закрыл дверь и сказал Синичкину:

— Будет с них. Отдохни, Леонид. — А потом с жалостью добавил: — Ну и жизнь у вас, у артистов, хуже, чем у клоунов.

Синичкин улегся на верхней полке и стал обдумывать ситуацию. Приехать в дом отдыха без путевки и паспорта — явная бессмыслица. Никто не примет. Не поверят.

С другой стороны, назваться Куравлевым, во что, конечно же, все поверят, тоже невозможно, потому что противоречит принципам Синичкина. А отступаться от своих принципов Володя не хотел, так как считал, что будет еще хуже. Другими словами, он считал, что каждый должен заниматься своим делом: обманщик — обманами, аферист — аферами, а честный человек должен быть честным. А если честный вдруг решит заняться обманом, то у него ничего не получится. Навыков обманывать нет, совесть все время гложет, одним словом, сплошной дилетантизм, а Синичкин уважал профессионалов.

У Синичкина уже был опыт в этом плане. Дело в том, что Синичкин не сразу стал парикмахером, хотя с детства мечтал стать именно парикмахером.