Лион Измайлов

То есть она позывные не посылает, и, значит, корабли этого маяка не видят и навстречу ему не плывут.

То ли дело подруга моя, Лидушка, — за ней просто вереница мужиков. Ни один мимо просто так не пройдет. Манок в ней какой-то есть. То ли улыбка блудливая, то ли волны от нее какие-то распространяются. Пристают к ней мужики, и все.

Я сам так на эту приманку клюнул. Я к тому времени уже «новым русским» заделался. То есть был я до перестройки компьютерщиком, тихо себе работал, программы создавал.

А тут эта разруха нагрянула. Понял я вовремя, что вот-вот рухнет моя материальная база в родном НИИ. Поднапрягся, и путь мой в капитализм был прост как мычание.

Поскольку директор НИИ мне доверял, то мы при нашем институте открыли небольшую фирмочку, через которую средства государственные и заказы пропускать начали, немного денег подкопили. Деньги эти сообразили не делить, на дачи не тратить, а на деревянные рубли накупили долларов и на валюту компьютеров навезли да сами же себе и продали, то есть своему родному предприятию. Рванули немало, но опять же не кутили. «Мерседесов» не покупали, а все в дело вложили, то есть закупили деревообрабатывающий комбинат и погнали в Европу всякие пиломатериалы. Вилл в Америке не покупали, в казино деньгами не сорили. Были, конечно, у нас и убытки. И в «МММ» погорели, и во «Властилине» приложились.

Налогов огромных не платим, сидим тихо, в разборках не участвуем (крышу хорошую имеем в лице авторитета одного), в политику не лезем. На деньгах деньги делаем. На жизнь хватает, и слава богу. Вот так и живем. Да. Так откуда она у меня, Лидушка-то, взялась…

Ездил я как-то, граждане, отдыхать в Анталию. Мы народ скромный, на Сейшелы не рвемся. Не потому, что денег нет, а потому, что Анталия ближе. Вода чистая, еда хорошая, сервис ненавязчивый — что еще надо. А женщины самые лучшие, то есть наши, российские. Вот сидит она, красавица, у бассейна передо мной. Хороша необыкновенно.

Час сидит, два сидит, на меня не смотрит, но на третьем часу, чувствую, пора знакомиться, потому что вижу, немчура уже кругами возле нашей русской красавицы ходит.

Подходы мои особым изяществом не отличаются. Но я давно понял: если ты женщине приглянулся, то хоть с чего ни начни, все удачно будет, а если ты ей не понравился, то чего ни придумай, все мимо дела окажется.

И вот сидит она напротив меня и вроде бы книгу читает, пригляделся, а книга у нее вверх ногами лежит, так что же она в этой книге видит? Короче, думал, думал и ничего лучше не придумал. Говорю: «Вам соку не принести?» Она говорит: «А почему бы нет?» Я пошел за соком. Там, у бассейна, бар был. Как назло, очередь — человека три. Небольшая, но долгая. Я все время на нее, на Лидушку, поглядываю. И вот, представляете, к ней все время кто-то подходит и заговаривает. Я дергаюсь, этот турок еле отпускает.

И вдруг я вижу: к Лидушке подходит здоровый, черноусый и предлагает коктейль. И она его берет.

Этот черноглазый стоит рядом с ней и что-то ей заливает, а я со своим соком уже и не нужен. Тут я не выдерживаю и говорю турку:

— Ну ты, козел, побыстрей не можешь?

И тут этот турок говорит:

— Могу, а за козла ответишь.

Наш оказался, из Сухуми. Мы с ним посмеялись. Я покупаю, кроме сока, еще персиков, орешков, пирожные, конфеты и иду к ней, к Лидушке. И она благосклонно все это принимает и вместе с этим черноглазым начинает все это поедать, но куда денешься, его уже не прогонишь, приходится ему говорить: «Плиз, сэр». И этот чернокожий начинает так лопать мои пирожные, что у меня остается только одно преимущество — мой великолепный русский язык, опора моя и надежда в этой бурной заграничной жизни. Потому что этот чернощекий ни слова по-русски не знает. Лидушка на ихнем тарабарском тоже ни бум-бум, а по-английски мы все трое на уровне «зе фазер» и «зе мазер». Вот я и не спешу, молчу. Жду, когда они наговорятся.

А там все эти «аи эм глэд» и «файн» уже закончились, и тут я включаю свой фонтан красноречия, поскольку дня два ни с кем не говорил и скопилось много невысказанного.

И теперь уже Лидушка, утомленная мозговым напряжением от иностранного, переключается на меня, и чернобровому делать нечего. Он раскланивается и уходит.

— Я еще подойду, — грозит он напоследок по-английски, а может, наоборот, обещает не подходить. У меня с английским не очень хорошо. «Да» и «нет» путаю.

Говорил мне Карл Маркс: учи иностранный — это еще одно средство борьбы за существование.

Хорошо ему было — его Энгельс кормил, а нам не до языков было — мы материалы съездов учили да его дурацкий марксизм.

Это я уже Лидушке говорю. И она со мной полностью согласна.

Слово за слово. Лидушка рассказывает, что она микробиолог, что не замужем, сыну девять лет. В общем, обычная история. Вечером мы с ней идем на концерт. Здесь каждый вечер аниматоры работают. Садимся на лавку в амфитеатре, начинается представление кого-то там на сцене. И вдруг рядом с Лидушкой, с другой стороны, появляется этот жгучий брюнет, садится и начинает с ней мило ворковать. Мне уже все это не смешно. Минут через десять я затосковал и говорю: