Лион Измайлов

— Куда это она отделилась? В другую, что ли, область передали?

— Да нет, вовсе отделилась, начисто. Мужики вчерась в магазине говорили, Семеновна, дескать, отделилась — и все.

— Может, спьяну?

— Почему? Это тебе не Первое мая, не Седьмое ноября, когда вся деревня спьяну, это же обычный день, что ж спьяну-то?

— Да мужики, — говорю, — спьяну сбрехнули, а ты уши-то и развесил.

— Ну мужики-то, ясное дело, спьяну. Но я-то сходил, проверил. Точно отделилась.

— Ну дела! Ну а чего ж у них это отделилось-то? Это чего?

— А то. Шлагбаумы с двух сторон поставили и таперича, значица, ездить через них не моги.

— Ну а как же ежели тудыть к родичам надо?

— Все накрылось. Одним местом. Хочешь туда попасть — выписывай в сельсовете заграничный паспорт. А может, в городе Москве выписывай.

— Ну а чего ж дале-то, чего же они, отделимшись, делать-то будут?

— Жить будут.

— И с кем же они, отделимшись, жить будут?

— Ну, у кого с кем есть, с тем и будут.

— Ну и в чем же теперь разница-то?

— Ну в чем… Они таперича сами по себе, а мы, значит, сами.

— Ну а в чем они сами?

— Ну, язык у них, значит, свой.

— Свой. А раньше у них какой, чужой, что ли, был?

— Ну, раньше обчий был с нами, а таперича свой государственный. Ты, я вижу, темный, как валенок. В Прибалтике свой язык, значить, прибалтийский. А у них, значит, свой.

— Семеновский, что ли?

— Ну да.

— Ну а какой он, семеновский? У них же, как и у нас, — через слово мат. Так они чего оставлять-то будут, нормальные или матерные?

— Ну уж не знаю. Знаю только, что у них таперича свой государственный семеновский язык. И герб у них таперича ихний деревенский.

— И герб у них таперича есть? И что же они на этом гербе — свинью нарисуют и кучу навоза?

— Это почему ж такое безобразие?

— А что у них еще-то есть? Свиньи да навоз, и боле ничего.

— Ну не скажи. Они две оглобли могут нарисовать. Быка с коровой.

— Быка? Да у них отродясь быка не было. Они за быком-то к нам всегда прибегали.

— Все, теперь не прибегут. Теперь за быка валюту надо платить.

— Каку ишшо валюту?

— Каку… Таку! У них же таперича и деньги свои — валюта называется. У нас рубли, а у них валюта.

— Ну и как это — у нас рубли, а у них валюта?

— Ну как, значица, сто наших рублей на сто ихней валюты. Понял?

— А тады конечно. Это че же, керенки, что ли, или, может, доллары и тугрики?

— Да не тугрики, а валюта, понял? Валюта обеспечивается золотом.

— А у них чем обеспечивается? Навозом, что ли?.. А ежели, допустим, к ним корова из-за бугра перейдет?

— Не перейдет. Они плетнем все огородили и пограничников ночных с берданками выставили.

— Ну а хлеб им откуда возить будут?

— Ниоткуда, сами сеять будут, сами печь, сами самогонку гнать. Значит, у них на самогонку будет государственная монополия.

— А что же, партия-то у них одна будет али две?

— Ну уж не знаю, думаю, что две-то они навряд ли прокормят.

— А сельсовет-то у них останется?

— А хрен их знает. Может, у них какой рейхстаг с президентом, а может, вождь какой, как в Африке. Их теперь не разберешь. Одно дело — по-своему, и все.

— Ну а где же они трактора возьмут, комбайны, это ж им не под силу?

— Ну, это они, значица, на валюту покупать будут.

— А валюту-то где возьмут?

— Ну вишь, они контракт хотят заключить. Свиней в Америку продавать, а навоз в Швейцарию.

— Да кому там в Швейцарии их навоз сдался?

— Не скажи, столько охотников набирается. Канада запросила. Там украинцев полно. У них тоска по родине.

— А мы, значит, к ним по турпутевкам, что ли, ездить будем?

— Точно. Захотел Нюрку Косую повидать — плати пятьсот рублей и тебе ее экскурсовод покажет от начала до конца.

— Я так и думаю, хрен с ней, с Семеновкой, а нам в сельсовет бечь надоть.

— Это ж зачем?

— А кто ж его знает, а вдруг наше сельпо тоже надумает отделиться и в Америку водку продавать.

— Не, Вась, я за это не беспокоюсь. Это Семенов-ка без нас может обойтись. А сельпо никак. И мы свое сельпо никому не отдадим.

Игра воображения

Оказывается, что все в жизни зависит от того, как на это все посмотреть. Есть такой анекдот. Три священнослужителя стали рассказывать друг другу, как им Господь Бог помог в трудную минуту. Католический священник говорит: «Еду я на машине по Австрии со скоростью 120 километров в час, вдруг камень попадает под колесо, машина в воздух. Завертело-закрутило, чувствую, пропал, взмолился Господу: «Спаси, Боже». Вдруг машина встает на четыре колеса, и ни одной царапины. Вот так Господь Бог помог мне в трудную минуту». Православный священник говорит: «А я иду по полю под Ярославлем, вдруг смерч закрутил-за-вертел, поднял меня в воздух, я понял, что погиб, взмолился Господу Богу: «Спаси, Боже, меня», смерч стих, я стою на дороге, все в порядке. Так Господь Бог помог мне в трудную минуту». Раввин говорит: «А я в субботу иду по Иерусалиму и вижу — лежит огромная пачка денег, но ведь суббота, я не имею права ни нагнуться за ней, ни поднять ее. И тогда я взмолился: «Господи, помоги». И вы представляете, вокруг суббота, а у меня четверг».