Лёха

– Ну опять ты за свое! Все тебе недобитые аристократы мерещатся! – видимо вновь поморщившись, кисло заметил комиссар.

– Просто я их в деле видал, а ты – нет. И, в отличие от некоторых, отлично помню, как они обоз с ранеными в Дарьяльском вырезали похоловно. И как разхрабили все там, куда пришли. Все, ты понимаешь? Рельсы с Туапсинской ветки сняли и вывезли, весь скот ухнали, все склады с любым добром. Про то, как обчистили местных жителей, и не ховорю. Климатолохическую станцию видал: пустые стенки остались – там даже электропроводку потырили. Ну точно, как дед рассказывал про уход британцев с Балаклавы в прошлую войну – там не то что вьюшки, дверки печные, дверные ручки и петли – даже хвозди повыдерхивали. Все дома понадобится!

– Шутишь? – искренне удивился комиссар.

– Да вот не шучу! И помяни мое слово – немцы сейчас такой же храбеж устроят!

– Странно слышать, хотя и понимаю, что, наверное, ты прав. Но они же цивилизованные? Гейне, Гёте, Карл Маркс, Фридрих Энгельс! Культурные же люди! И пролетариев у них много, не все бароны, – затянул нуду комиссар.

– Ты мне сейчас опять мелкобуржуазные заблуждения припишешь, но я тебе так скажу – ихние пролетарии храбить будут не хуже храфьев. Одна шайка. Оно, конечно, на Кавказе как у какого босяка десяток баранов есть, так он уже и князь, хотя по сути босяк босяком и баранов этих украл, но храбить будут и тут все. Потому как цивилизованность у них для внешнего потребления и показухи, а на деле – жрать охота. Лакированные дикари.

– Это мы еще посмотрим, как у них получится. Палки в колеса мы им вставлять будем! Упреют, колотившись! Я только опасаюсь, что империалисты договорятся. Как бы ко всей этой сволочи и англичане по привычке не присоединились.

– Они сейчас воюют с немцами вроде, – остывая, сказал командир.

– Я в курсе. Только они и раньше воевали, «странную войну» не забыл? Так воевали, считай, что за восемь месяцев ни одного выстрела не сделали.

– Знаешь, британцы, по меткому французскому выражению, всегда воюют до последнего солдата своих союзников. Не понял смысла? Это в смысле, что британцы мастера чужими руками жар захребать. И от них, от хордых лордов, как союзников – хоть немцам, хоть нам – толку не будет. Ты вспомни, какая польза была их прошлым союзникам – что чехам, что полякам, что бельхийцам, что французам. Я не буду говорить, что и хрузин в восемнадцатом ходу их анхлийские покровители на Сочинский окрух похнали, обещав полную военную поддержку, а как хрузинам всыпали – хордые анхло-саксы и не пикнули, и уж тем более никакой военной помощи не оказали. Так что, я считаю, товарищу Сталину виднее: он этой мрази не дал единым фронтом на нас навалиться. Будем надеяться, что и дальше не даст… Ладно, разболтались мы тут с тобой. Дело делать надо. Ты на второй взвод внимание обрати – что-то там разховорчики упаднические пошли. И бабенок с кухни ободри, приуныли поварихи, – выдал пучок заданий пышноусый.

– К слову, ругаются бойцы, что рацион однообразный – надоела им пшенка, – заметил комиссар.

Командир отряда глубоко вздохнул.

– Хорошо еще, что ее много пока, а то впору зубы на полку класть. На зиму и половину провизии не захотовили. А между тем отряд увеличивается, еще и беженцы прибывают, едоков больше становится. И не выхонишь – куда им идти, немцы на них зуб имеют. Подумай вот что – надо бы праздничек для поднятия духа устроить. Я, так и быть, на это дело раскошелюсь. Так что подумай, что подойдет.

– Ясно, подумаю!

Зашуршала бумага «входной двери», отцы-командиры покинули «штаб».

Леха перевел дух. Вроде бы и отряд-то – всего ничего, а вон какие Тайны испанского двора. Тут же вспомнил, как командир, вроде бы от нечего делать, задавал походя вопросики. А это он, оказывается, сеточку плел, и через сеточку проскочить удалось успешно. Надо бы Семенову рассказать. Все-таки правильно посоветовал тогда дояр – прикинуться шлангом, выглядеть не шибко умным мещанином, который – вот ведь диво! – только красиво писать умеет и считает ловко.

Менеджер такого фрукта и изображал, отделываясь весьма короткими ответами на задаваемые ему вопросы. В общем, от него быстро отступились, разве что комиссар стал называть своего писаря Акакием Акакиевичем[157], но строго с глазу на глаз и в знак дружеского расположения. Потомок понятия не имел, кто был этот самый Акакий, но решил не обижаться, не стоило оно того. Летописец, наверное, древний.

А на обед опять была пшенка. Да еще и несоленая. Соль кончилась в отряде, а купить было теперь никак. Молодые бойцы уже роптали довольно громко, но ели. Лехе тоже теперь все время жрать хотелось: наверное, жизнь на свежем воздухе в экологически чистой обстановке сказывалась.