Лёд

— Начальник Вы неплохой, Николай Алексеич, связи у Вас опять же, но смекалки и чутья подчас порядком недостает. Вот и решил я втайне от Вас еще раз наведаться к Катарину и Визе — вдруг упустили Вы чего при допросе, вдруг им денег надо было дать за откровенность, а Вы же совершенно ничего не смыслите в подкупе… Мда…

Все внутри меня похолодело. Я увидел застывшего на пороге Ипполита, не сводившего глаз с насмешливого Мишкиного лица. Часы, висевшие на некрашеных стенах, давно остановились, и даже их тиканье не нарушало зловещей тишины в комнате.

— И вот какое дело… К Визе-то Вы заходили, да только отчего-то носили окладистую рыжую бороду, меховую шапку, коей у Вас отродясь не водилось, и рваное пальтецо. Да еще и разговаривали баском. Визе Вас за бывшего околоточного поначалу принял. С чего бы такой маскарад, а, Николай Алексеич? — Однако, не дав мне произнести ни слова, Мишка продолжил: — А у Катарина Вас и вовсе не было. Выходит, солгали Вы мне тогда, что заходили к нему, так ведь? Я уже после Визе задумался, а тут и вовсе растерялся. Фотограф, правда, никакими судьбами не хотел говорить, пришлось мне в долги влезть, чтобы развязать ему язык. Пришел, говорит, к нему накануне отплытия Фоки какой-то неизвестный тип и стал умолять сказаться больным, а в плавание отправить его. Представился Пинегиным, титулярным советником. Деньги заплатил Катарину немалые. Мечтал, говорит, всю жизнь на полюсе побывать, только кто ж его возьмет! Такому фотографу, как Катарин, еще не раз представится случай, а для него это единственный шанс — здоровье, дескать, совсем подводит, пока сил еще довольно, но вот лет через пять их уже может не хватить и т. д. и т. п. А уж больно этот Катарин до денег оказался охоч. Обучил кое-как Пинегина азам мастерства, сам же сказался больным, да порадовался только, что заработал немалую сумму, не рискуя ни здоровьем, ни жизнью. Пинегина же он, имея меткий глаз фотографа, описал мне весьма достоверно. После же я, узнав лицо, описанное им, предъявил ему карточку, и он тут же подтвердил, что это именно тот самый и есть.

— И кто же это такой? — насмешливо бросил Ипполит, возвращаясь на свое место за столом.

— Да вы оба и так хорошо это знаете. Вы это, Николай Алексеич. Это Вы подсыпали Пронину мышьяк в водку, а потом сбросили его за борт при активном содействии Ипполита Андреевича, — торжественно завершил свою тираду Мишка, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Да как ты смеешь?! — возмущенно вскричал я, но, к моему изумлению, вместо яростного вопля, из горла моего вырвался лишь сдавленный хрип, похожий на цыплячий писк, и я вдруг отчаянно раскашлялся.

— Да полно Вам, Николай Алексеич. Вы меня все за неуча почитали, за один только инструмент подлинного сыщика — Вас то есть! Я для Вас был чем-то средним между лупой и пером — вещью необходимой, но собственной волей и собственным умом не обладающей. А оно вон как все вышло! Кто в дураках-то остался?

— Николай Алексеевич! — радостно вдруг подхватил Ипполит, не теряя возможности устроить пляску на костях. — Вспомни, чего ты мне, волчара, обещал? Каким соловьем тогда заливался, прося помочь тебе Сережу на тот свет отправить. Разве ж понимал я тогда, что ты мне самый первый соперник и есть!

Меня затрясло с ног до головы, перед глазами плыли темные мутные круги, в висках гудело. Я закрыл руками лицо, но Мишка продолжал:

— Когда Ипполит Андреевич вдруг заметил в Вас соперника в своей борьбе за руку Катерины, тогда он стал значительно разговорчивее, и мне удалось выудить из него правду — в тот самый день, когда он к нам за Лизавету извиняться приходил. Я вслед за ним выбежал, нагнал его и начал про капитана расспрашивать. Ну и про Вас намекнул — он же за все это время и виду не подал, что знает Вас еще с Фоки! Тут его и прорвало. А Вы, Николай Алексеич, хитрец! Мудро все задумали, не придерешься, но прокололись, как и обычно это бывает, на мелочах… Я хоть и знаю Вас меньше года, однако, любовную тоску Вашу заметил сразу. Да Вы и сами признавались, что вот уже почитай лет десять как страдаете по одной барышне замужней. Но как встретилась на нашем пути Катерина, Вашу тоску как рукой сняло. Когда узнал я от Катарина, что Пинегин и Вы — одно лицо, принялся я наводить о Вас справки и узнал в том числе, что несколько лет назад Вы безуспешно сватались к одной даме. Знаете, как ее звали? Волгина Катерина Матвеевна, в замужестве Пронина. Ее Вы и любили все это время, ради нее и Катарина подкупили, ибо на цингу не надеялись. Но на судне свой человек ведь никогда не помешает. Ну как кто увидел бы, что Вы с Прониным учинили. И лучше этим человеком иметь капитана, тут уже без всяких сомнений сухим из воды выйдешь! Ну а как влиять на того, с кем даже не виделся ни разу? И тут Вам фантастически повезло, в «Винной бочке» Вы случайно знакомитесь с Ипполитом. Не серчайте на Софью Генриховну, не Вы один у нее окормлялись, а уж как она ценит меня — до того всем вам далеко…

— Неужели ты…? — выдохнул я, не смея озвучить осенившую вдруг меня мысль.