Линкольн

В десять утра двери открыли специально для раненых солдат из госпиталей, для слабых и разбитых, с пустыми рукавами и костылями. После них впустили народ. К полуночи прошло 25 тысяч человек.

В пятницу утром, 21 апреля, гроб внесли в вагон, и паровозные колокола зазвонили на всех путях вокзала. Огромная масса людей с непокрытыми головами провожала траурный поезд из семи вагонов.

Это было началом похоронного пути длиною в 1 700 миль. Поезд посетил все города и станции, которые четыре года и два месяца тому назад проехал Линкольн по дороге к первому вступлению на пост президента.

Балтимор был в трауре, и в его глубокой почтительности были видны несомненные перемены, которые произошли за четыре огненных года войны. Медленно катились колеса поезда по земле Пенсильвании. У тихих перекрестков сельских дорог ждали люди, фермеры со своими женами и детьми, кто стоя, кто верхом на конях. Они ждали часами, для того чтобы отдать последнюю дань почтения и любви. Толпы встречали поезд и в городах и в деревнях, иногда с оркестром, часто с цветами в руках — у них была надежда, что поезд остановится и тогда они возложат на гроб камелии, розы, ландыши, яркие ароматные венки.

В Гарисберге под сильным предрассветным дождем ждала 30-тысячная толпа. Она увидела гроб, утопавший в белых цветах миндаля. В субботу, в полдень 22 апреля, в Филадельфии тело Линкольна встречало полмиллиона человек. Гроб установили в Индепенденс-Хаузе. На улице колонна пришедших прощаться растянулась на 3 мили.

Мимо гроба прошло 250 тысяч человек.

Траурный поезд следовал через Нью-Йорк, Джерси-сити и другие города. Везде ждали многотысячные толпы людей. Пароход-паром перевез катафалк через реку Гудсон, подошел к пристани на улице Десбросез в Нью-Йорке. Седьмой национальный гвардейский полк построился квадратом, в центре которого двигался похоронный кортеж. Улицы по обеим сторонам были переполнены людьми.

В этот день облачение Нью-Йорка совершенно изменило лицо города; казалось, что это другой город. И дома собственников, облицованные мрамором, и ветхие жилища, сдаваемые внаем «тем, кто перебивался хлебом со дня на день», — все были в черном крепе, задрапированы черной материей или миткалем, розетками, траурными эмблемами.

Примерно с полудня 24 апреля до полудня следующего дня останки Авраама Линкольна, обрамленные белым сатином, находились в здании муниципалитета. Час проходил за часом, а люди все шли и шли, чтобы выразить свои чувства, чтобы запомнить лицо, черты, образ Линкольна. У гроба прошли люди с разными настроениями. Здесь прошли сотни тех, кто громил, жег и грабил город, убивал полицейских и негров во время прошлогодних расистских и антимобилизационных беспорядков. Они пришли, полные любопытства, тайного торжества, ненависти и презрения. Но подавляющее большинство пришло, чтобы засвидетельствовать свою любовь и верность. Были женщины, которые пытались поцеловать лицо умершего, но стража торопила их пройти поскорее.

В полдень 25 апреля от здания муниципалитета двинулась процессия в 100 тысяч человек. Здесь были представлены все расы, национальности, религии, верования. В шествии участвовало 20 тысяч солдат. Оно длилось часами. Около миллиона людей заняло тротуары, и среди них не меньше 100 тысяч, приехавших специально в Нью-Йорк из других городов. Шествие замыкала делегация из 2 тысяч негров, многие из них были в голубой солдатской форме. Расисты ворчали, что они никогда не разрешили бы неграм участвовать в процессии.

На Юньон-сквере католический архиепископ произнес свое благословение, рабби прочел выдержку из библии, помолились и священники других верований. Наступил вечер.

Население было охвачено эпидемией стихосложения. Газеты получали рифмованные строки тысячами. Нью-йоркская «Геральд» опубликовала сообщение, что, так как стихи могут занять все страницы газеты и не будет места для новостей, редакция ни одного из присланных стихотворений печатать не будет. Чикагская «Трибюн» в редакционной заметке известила, что газета страдает от жестокого приступа поэзии, что за три дня пришло 160 стихотворении, начинающихся одинаково: «Гремите, траурные колокола», или: «Плачьте, плачьте, колокола».

25 апреля поезд шел в Олбэни. Его сопровождали костры и факелы вдоль путей, колокольный звон и гром орудий. Всю ночь до утра 26 апреля люди в трауре прощались с Линкольном в Олбэни.

Утром 26 апреля Бут нашел свою смерть. Преследуемый, как дикий зверь, как загнанная крыса, он спрятался в сарае недалеко от Боулинг Грина, штат Виргиния. Сарай подожгли. До этого в Бута стреляли, и чья-то пуля пробила ему шею насквозь. Бута, еще живого, вытащили из огня и положили под деревом. Ему дали воды. Он пришел в себя и пробормотал: «Передайте маме… я умер… за свою родину». Его перенесли на веранду. Он шептал: «Мне казалось, что я поступаю правильно». Когда пришел доктор,

Бут еще дышал. Он посмотрел на свои руки и прохрипел: «Бесполезно! Бесполезно!» Это были его последние слова.