Линкольн

— Ладно, ребята, — сказал Линкольн, — я очень уважаю полковника Шермана, и если он выселил вас из сарая, то я не сомневаюсь, что он это сделал с какими-то хорошими намерениями. Я предполагаю, что он считал, что вам будет лучше, если вы займетесь работой и забудете о своих волнениях.

В лагере 60-го Нью-Йоркского ирландского полка, который храбро сражался во главе со своим командиром полковником Коркораном, захваченным в плен в разгар боя, президент, как писал Шерман, «произнес такую же речь, уделив больше внимания самому полку, отметив их храбрость». Когда Линкольн обратился с вопросом, какие будут жалобы, выступил офицер, который в то утро пытался уйти из армии и покинуть лагерь, и сказал:

— Мистер президент, сегодня утром я говорил с полковником Шерманом, и он грозился застрелить меня.

— Застрелить вас? — переспросил Линкольн.

— Да, сэр, он грозился пристрелить меня.

Линкольн глянул на офицера, потом на Шермана, затем подвинулся поближе к офицеру, словно желая сказать ему что-то по секрету, и громким шепотом, который был слышен всем вокруг, сказал ему:

— Если бы я был на вашем месте и он грозился пристрелить меня, я бы ему не поверил, потому что он должен был выполнить свою угрозу.

Офицер повернулся и исчез под улюлюканье солдат.

В ночь после битвы при Булл-Рэне Линкольн не ложился спать и просидел всю ночь в кресле в кабинете. На следующую ночь, уже получив больше сведений о проигранной битве, он прилег в своем кабинете на кушетку и стал записывать все, что необходимо было предпринять, — программу дальнейших действий.

5 августа, накануне закрытия сессии, конгресс большинством голосов фактически одобрил все ранее проведенные военные мероприятия Линкольна и дал ему полномочия осуществлять те меры, которые президент считал необходимыми для ведения войны.

К ноябрю армия на Потомаке выросла до 168 тысяч человек, и как раз к этому времени она получила нового командующего — генерала Джорджа МакКлеллана, которого Линкольн был вынужден назначить под давлением общественного мнения. МакКлеллан производил впечатление человека способного, он обладал красивой внешностью, усами и эспаньолкой, отлично сидел в седле, авторитетно отдавал приказы и публиковал воззвания, копируя Наполеона. Вашингтон принял его, армия полюбила, корреспонденты называли его уменьшительно: «Маленький Мак» или «Молодой Наполеон».

Всего лишь год тому назад он женился. «Кто бы мог подумать в день нашей свадьбы, — писал он тестю, — что меня так скоро призовут спасать родину?» Он оставил жену и годовой оклад в 10 тысяч долларов, который он получал как президент железнодорожной компании Огайо и Миссисипи.

Пользовались известностью его «Руководство в искусстве ведения войны» и перевод с французского книги об обучении штыковому бою.

Теперь он проводил верхом на коне двенадцать часов в сутки. Ежедневно он работал до трех утра, занимаясь организацией армии.

Однако, уже имея армию, численностью вдвое большую, чем у противника, он очень боялся неожиданного броска Борегара. И все время панически требовал пополнений.

В ноябре генерала Скотта проводили в отставку с почестями, с адресами от президента и других, с полным окладом пожизненно. Главнокомандующим назначили Мак-Клеллана.

— Это огромное облегчение для меня, сэр, — сказал Мак-Клеллан президенту, — у меня теперь непосредственный контакт с вами и министрами.

— Но командование всеми армиями в огромной степени увеличивает бремя ваших обязанностей, — сказал Линкольн.

— Это все мне под силу, — тихо ответил МакКлеллан.

Однажды ночью, после визита президента к МакКлеллану на дом, генерал на прощание сказал:

— Я намерен действовать очень осторожно. Прошу об одном — пусть меня не торопят.

— Уверяю вас, вы можете действовать, как найдете нужным, — ответил Линкольн.

— Если неприятель меня атакует, — добавил генерал, — я его разгромлю.

Как-то ноябрьским вечером Линкольн, Сьюард и Джон Хэй пришли к Мак-Клеллану на дом. Слуга сказал им, что генерал поехал на свадьбу и скоро вернется.

У Хэя в дневнике записано: «Мы прождали около часа. Генерал вернулся, выслушал сообщение слуги о визите президента, прошел мимо комнаты, где дожидались президент с государственным секретарем, и поднялся наверх. Они ждали с полчаса и послали слугу, чтобы снова напомнить Мак-Клеллану, что его ждут. Вскоре слуга вернулся и хладнокровно сообщил им, что генерал лег спать».

Хэй увидел в этом преднамеренном афронте первый признак того, что военные стремятся поставить себя над гражданской властью. Однако президент предпочел не ссориться из-за вопросов этикета и личного авторитета.

— Я готов подержать под уздцы коня для МакКлеллана, когда он на него садится, лишь бы он разгромил противника.