Линкольн

Тем временем Экерт передал уполномоченным точные указания президента. Они отказались их принять. Казалось, миссия южан закончилась. Экерт телеграфировал Линкольну, что ответ южан отрицателен, и известил уполномоченных, что ехать в Вашингтон незачем.

Час спустя Грант отправил длинную телеграмму военному министру. Грант был уверен после беседы с Хантером и Стифенсом, что «их намерения положительны, их желания восстановить мир в Союзе искренни». Он опасался, что их возвращение без результата может создать плохое впечатление. «Я очень сожалею, что мистер Линкольн не может повидаться хотя бы с двумя из трех уполномоченных, находящихся в расположении наших войск».

Утром Линкольн посетил военное министерство, прочел первый рапорт майора Экерта и принялся за черновик телеграммы для отзыва Сьюарда. В этот момент ему вручили телеграмму Гранта. Впоследствии Линкольн писал: «Это сообщение изменило мои намерения». Он тут же телеграфировал Гранту: «Передайте джентльменам, что я лично повидаюсь с ними в форте Монро, как только я смогу туда добраться».

Президент торопился с отъездом, который ему хотелось сохранить в тайне. Даже доверенному человеку Николаи ничего не было сказано. Однако отъезд президента стал известен. Уэллес недовольно ворчал на страницах своего дневника: «Никто из членов кабинета не был оповещен об этом шаге, и на всех без исключения это произвело неприятное впечатление».

Линкольн потом рассказал:

— Утром 3 (февраля) эти три джентльмена ступили на борт нашего парохода. Мы со Сьюардом беседовали с ними несколько часов… Мы договорились, что наша беседа носит информационный характер, и ничего не записывалось.

Сьюард послал уполномоченным три бутылки ви-. ски, хотя знал, что Стифенс выпивает за один прием не больше чайной ложечки. Хантер, проведший большую часть своей жизни в Вашингтоне, сердечно спросил Сьюарда:

— Начальник, что с Капитолием? Достроили?

Сьюард описал новый купол и огромную дверь из меди.

Стифенс напомнил слова Линкольна о том, что северяне были не меньше южан виновны в существовании рабства. Он знал северян, которые «считали, что нужно выделить 400 миллионов долларов для уплаты компенсации рабовладельцам».

Хантер сказал, что условия Линкольна, навязываемые населению Юга, дают им только право выбрать безоговорочную капитуляцию и покорность. Сьюард спокойно, с достоинством настоял на том, что «не было такого требования, как безоговорочная капитуляция», или резких слов, означающих подавление и унижение.

Совещание началось с вопроса, заданного Стифенсом Линкольну:

— Мистер президент, неужели нет способа положить конец беде… нарушившей отношения между различными штатами и частями страны?

Стифенс не решился на определение Линкольна «нашей единой, общей страны», но и отошел от термина Дэвиса «две страны».

Новостью для уполномоченных явилось известие о принятии конгрессом тринадцатой поправки к конституции.

Линкольн подчеркнул то обстоятельство, что даже если Конфедеративные Штаты согласятся вернуться в Союз, он не может вступать в соглашения с вооруженными силами, воюющими против его правительства. На это Хантер возразил, что английский король Карл I вступил в переговоры с вооруженным народом, выступившим против его правительства. Хантер долго и пространно аргументировал свою точку зрения, что мир может наступить в результате признания Линкольном права Дэвиса заключить договор.

Потом газета напечатала сообщение Стифенса об ответе Линкольна: «На лице Линкольна было то неописуемое выражение, которое обычно предшествовало моменту нанесения Линкольном сильнейшего удара». Он сказал:

— По вопросам истории я вынужден просить вас обратиться к мистеру Сьюарду — он человек грамотный. Я в этих делах не разбираюсь и даже не претендую на это. Я только ясно пом, ню одно, что в приведенном вами случае Карл сложил голову на плахе.

На этом с Хантером было покончено на некоторое время.

На совещании воцарилась тишина, когда Линкольн, как бы взвешивая слова, сказал, что некоторые вожаки мятежников, безусловно, потеряли право рассчитывать на прощение за величайшее преступление перед законом. Он даже готов сказать, что их нужно повесить за измену.

Последовала длительная пауза, во время которой Хантер долго испытующе глядел на Линкольна. Затем, приятно улыбаясь, он сказал:

— Вы знаете, мистер Линкольн, мы пришли к выводу, что, пока вы будете президентом, нас не повесят… если мы будем хорошо себя вести.

Мистер Линкольн внес определенные предложения. Он считал, что лучше всего будет мятежным штатам немедленно вернуться в состав Союза, а не идти на риск продолжения войны — этим можно усилить враждебность конгресса. Может настать день, когда мятежников будут рассматривать не как совершивших ошибку людей, а как врагов, которых необходимо истребить или разорить.