Линкольн

Хэй писал: «В другие дни (кроме вторника и пятницы) президент в этот час (в полдень) приказывал открывать двери кабинета для всех дожидавшихся приема. Врывалась толпа, она заполняла узкую комнату, и посетители один за другим спешили изложить свои просьбы…» Некоторые приходили просто пожать руку президенту, пожелать ему успеха, другие просили о помиловании близких, кое-кто задерживался, жался к стене в надежде, что ему удастся поговорить с президентом наедине.

На массовых приемах Линкольн сидел за загородкой, иначе толпа бы его смяла.

«На завтрак ему подавали яйцо и чашку кофе; на ленч ему обычно хватало сухого печенья и стакана молока; в шесть часов обедал. Он ел умеренно: обед его состоял из одного или двух блюд; он почти не употреблял вина… и никогда не курил. Под вечер он выезжал на прогулку. Официально он начинал работать в десять утра, но в действительности все приемные и холлы были полны народу задолго до этого часа — каждый хотел попасть на прием первым. Он работал без какой бы то ни было системы. Мы с Николаи боролись за то, чтобы установить с его согласия определенный порядок, но он его сам незамедлительно нарушал. Он был против всех мер, которые мешали доступу народа к нему. Сам он писал не более полудюжины писем в неделю, читал одно из пятидесяти полученных, подписывал написанные мною ответы, не читая их. Весь день в доме толпился народ. Изредка он закрывался в своем кабинете и никого не принимал. Он почти не читал газет, разве только если я обращал его внимание на какой-нибудь абзац или статью. Он любил говаривать: «Я знаю больше их».

В начальный период Линкольн намеревался во все вникать, все делать сам. Но вскоре он научился распределять и переадресовывать дела. Когда сын Сьюарда Фред в первые дни президентства приносил Линкольну бумагу на подпись, он ее клал на стол, разглаживал и внимательно прочитывал. Вскоре он от этого метода отказался. Торопясь, он задавал вопрос:

— Ваш отец говорит, что здесь все в порядке? Ну что ж, ему и карты в руки. Где мне подписаться?

Прошло несколько месяцев, и ему на подпись стали попадать документы, лишь тщательно проверенные и в значительно меньшем количестве.

Однажды во время перерыва в работе Линкольн познакомился с новым посыльным; президент спросил, как его зовут, сколько ему лет, где родился, жива ли его мать, посылает ли он ей деньги. Потом он назидательным тоном стал говорить о том, как хорошо матерям, у которых хорошие сыновья, и как трудно матерям, у которых бессердечные и не заслуживающие доверия сыновья. За несколько дней до этого юноше предложили взятку в 100 долларов, чтобы он дал возможность ознакомиться с бумагами президента, которые он должен был передать министру. Юноша потребовал большую сумму, и, когда ему уплатили 200, он выхватил револьвер и арестовал взяткодателя; позже он узнал, что взятку ему дал тайный агент полиции, чтобы испытать его.

Конгрессмен А. Кларк из Уотертауна в штате Нью-Йорк ходатайствовал за своего избирателя: одного его сына убили в бою, другой сын умирал в плену и третий лежал в госпитале. Мать от горя сошла с ума. Рядом с конгрессменом сидел отец и беспрерывно плакал. Конгрессмен просил Линкольна отпустить больного юношу домой, — а: вдруг это поможет вылечить мать. Линкольн слушал, не задавая никаких вопросов, потом написал: «Демобилизовать такого-то»

Это несколько примеров, взятых из огромного количества случаев. Поток людей пробивался через порог Белого дома, истачивал перила, полировал шарообразные ручки дверей. Когда Линкольну сказали, что, вероятно, выслушивание всех этих просьб и требований утомляет его, он ответил, что таким образом он «окунается в общественное мнение».

Николаи запомнил слова президента, сказанные им в сутолоке дневной работы:

— Я сделаю все, что могу и как можно лучше; я приложу все свои старания. И я намерен это делать до самого конца. Если все кончится хорошо, не Судет иметь никакого значения, что обо мне говорят сейчас. Если все плохо кончится, то пусть хоть десять ангелов поклянутся, что я был прав, это мне нисколько не поможет.

Проведя вечер в Белом доме, один спрингфилдский приятель, растягивая слова, спросил:

— Что это за чувство — быть президентом Соединенных Штатов?

— Вы слышали о человеке, которого измазали дегтем, обваляли в перьях и в таком виде торжественно вывезли из города? Из толпы кто-то спросил его, как ему это все нравится? Он ответил, что если бы не почести, которые ему при этом оказывали, он предпочел бы уйти незаметно на своих двоих.

В телеграфной конторе военного министерства Линкольн находил и убежище и источник новостей. У него завязались узы дружбы с начальником конторы Дэвидом-Гомером Бэйтсом и оперативным начальником Томасом Экертом. Президент лучше себя чувствовал среди телеграфистов, нежели среди политиков и искателей должностей. Бэйтс заметил, что Линкольн таскал с собой в кармане изрядно потрепанный экземпляр книги с пьесами «Макбет» и «Виндзорские проказницы». Он любил читать Бэйтсу вслух монологи и иногда оспаривал правомерность купюр при постановке шекспировских пьес.