Линия фронта

— Жень, возьми скибку с медом! — выносила Ольга на крыльцо полдник, но охочий до сладкого Женя и ухом не вел. Его по-отцовски серьезные, с непонятной чудинкой, будто завороженные, глаза устремлялись куда-то вдаль. Ничто не могло оторвать его, они с отцом были на одной волне. И казалось, не видели, что мама сидит с куском хлеба в руке, не решаясь нарушить завидное и немного тягостное для нее единство отца и сына и не умея войти в их мир. Она с болью ощущала свою обособленность и ненужность в этом их мужском мире; она поглаживала вихор на макушке сына, и ей хотелось стать маленькой и куда-то бежать… и чтоб Викентий разулся и поскакал с ней… или залез на дерево… Но ничего этого не могло быть, ей казалось, что Викентий всегда оставался взрослым и недоступным и потому не понимал ее, и накипала обида…

А вскоре судейский писарь принес к ним во двор подбитого аиста. Птица бессильно волочила крыло и заводила глаза.

— Возьмете? — спросил Владимир.

— Папа, хочу, папа… — заканючил Женя. К нему дружно присоединились Костик с Мусей, но Викентий колебался, и тогда Ольга сказала:

— Возьмем.

Она приняла птицу из рук Владимира и видела, как он смотрел на нее; и что-то будто распрямилось в ней, она добавила весело:

— Выходим!

И к детям пришла забота: нужно было кормить аиста. Возле погреба поставили бочку с водой, и они не успевали подбрасывать туда лягушек. Ни Султан, ни брыкливый козленок не трогали степенную птицу. Поев и поклекотав, аист независимо вышагивал по двору, а после обеда, когда спадала жара, забирался на погреб. Там он и стоял на одной ноге, тоскливо всматриваясь в бездонную голубизну неба. Вместе с аистом, задрав голову, смотрел Женя. Широкое небо вызывало в его сознании образы далеких, неведомых краев. Строгий и неподвижный, как изваяние, аист уводил Женю в мир фантастики. Он мечтал о путешествиях, сам превращался в птицу и летел. Под ним раскрывались горы и леса, он проносился над тучами, пересиливал бурю, кого-то спасал и вновь стремился в неведомое…

Осенью аист улетел. Но еще несколько весен наведывался и подолгу кружил над двором. И каждый раз его неизменно встречал Женя, безошибочно отличая от других птиц. Аист настойчиво клекотал, но расстаться со свободой не решался, ни разу не сел. И может, аист, а может, что другое заводило неуемную фантазию Жени далеко-далеко…

3

Короткие южные сумерки показались Евгению бесконечными. И когда в полночь группа вышла к берегу, он вздохнул с облегчением.

Участок этот выбрали накануне. Переправляться было решено в устье ручья, стрекотавшего в темноте, как сверчок. Загодя надутые лодки с ходу спустили на воду, в первую сели двое разведчиков и Буряк. Буряк бесшумно окунул в воду весла, и черная ночь поглотила их. Через десять минут на той стороне захохотал пугач.

— Тронулись! — шепнул лейтенант Журков. И еще четыре лодки отвалили в темноту.

Евгений тоже сидел на веслах. Лодку сносило, он всматривался в фосфорную стрелку компаса и загребал правым. Минуты через три течение ослабло, резиновая лодка шаркнула днищем и мягко ткнулась в берег. Разведчики ступили на вражескую территорию.

Кругом держалась тишина, фронт спал. Лишь река сонно журчала, зализывая на песчаной кромке следы людей. Саперы загнали лодки в камыши. В шаге от уреза воды начинался луг. Возле лодок еще раз хохотнул филин, и смутные, едва заметные силуэты растворились в непроглядной темени…

Крутов ступал след в след за Журковым и старался разглядеть хоть какие-нибудь местные предметы, чтобы определиться и не чувствовать той странной пустоты, которая окружала его. Он знал, что левее, метрах в двухстах, расположен фашистский пулемет. Пулемет этот разведчики давно засекли и могли показать со своего берега с закрытыми глазами. Других огневых средств у берега не было, и единственно чего опасались разведчики — это нарваться на вражеский патруль. Нужно было пересечь участок побыстрее.

Лейтенант шел уверенно, как на собственном подворье, чутьем угадывал близость дороги. Нащупал и перерезал кабель, обошел стороной копну с приткнувшейся зенитной пушкой, попетлял у мелкого, никем не занятого окопа и вновь направился вдоль полотна. У зенитного окопа Крутов нагнулся, потрогал рукой грунт на голом, незамаскированном бруствере, удивился небрежной работе. Буряк с Наумовым на всякий случай пошарили вокруг, но никаких заграждений не нашли. Только зря ввалились в свежую воронку, и Наумов подвернул ногу.

— Наша воронка… Крепись! — подбадривал подчиненного Буряк.

Журков постоял в придорожных кустах, повертел компасом, прислушался и спросил:

— Где будем брать? А, Крутов?

Евгений молча пожал плечами. Он знал, что у лейтенанта есть план, да и задачу Евгению поставили особую — разведать инженерное оборудование позиций противника: с нашего берега до сего времени никакого такого оборудования не просматривалось. Вот и сейчас одну-единственную ямку встретили — и та никем не занята. Даже колесные следы на дороге — давние. И неудивительно: ударная группировка фашистов рокировалась на другой участок.