Линейный корабль "Андрей Первозванный" (1906-1925)

Он также, видимо, не пытался организовать офицеров для бесед с матросами. Ничем не помог ему начальник бригады контр-адмирал А.К. Небольсин (1865–1917), 3 марта вернувшийся из Петрограда и, значит, хорошо осведомленный о совершимся в столице. Хуже того, узнав в 20 часов о первых признаках волнения в команде на своем флагманском корабле, адмирал заявил командиру: "Справляйтесь сами, а я пошел в штаб". Далеко уйти ему не дали — его остановили открывшейся по нему с корабля стрельбой, а когда он попытался вернуться, то был убит на сходне выстрелами в упор. Заговорщики во всем успели опередить офицеров и командира. В момент, когда он, почуяв неладное, приказал играть сбор, главари успели убить вахтенного начальника лейтенанта Г.А. Бубнова (1889–1917) и тем помешали сыграть сигнал. И команда, следуя плану мятежа, разобрала винтовки.

Все повторялось, как на броненосце "Князь Потемкин-Таврический", и казалось, что оборона, которую по приказу командира офицеры заняли в кормовых отсеках, продержится недолго. Адмиральское помещение пришлось оставить из-за яростной стрельбы через палубные иллюминаторы. Вместе со стрельбой отовсюду, как вспоминал Г.О. Гадд, "слышались дикие крики, ругань и угрозы". Несколькими пулями, пробившими легкие переборки, был убит один из оставшихся с офицерами вестовых (видимо, матрос 1-й статьи Хусаинов — он значился в списке погибших), в грудь и в живот тяжело ранен мичман Тихон Тихонович Воробьев. Время работало не на них — среди команды неминуемо должно было произойти отрезвление. Идти под верную пулю из офицерского револьвера матросы не решались и повели еще более яростный огонь через переборки и тамбуры помещений. Минуты затишья, когда офицеры по приказу командира попытались выйти наверх и обратиться к команде оказались обманчивыми — стрельба возобновилась с новой силой. Но среди мятежников уже произошел раскол — кто-то решил потребовать выхода наверх мичмана Р. Он, по словам командира, "всегда был любимцем команды" и его, видимо, хотели спасти от расстрела. Не исключено, что был и другой замысел — подобно прапорщику Алексееву на "Потемкине", мичман мог сделаться выборным "командиром".

В Гельсингфорсе

Из приведенного Г.К. Графом подробного рассказа командира (На "Новике. 1922. с. 272–281, 1997. с. 268–278) следует, что в продолжение этой ночи, он, решившись выйти к команде один и несколько раз, рискуя быть убитым, сумел горячей речью нейтрализовать большую группу матросов, и заставил их осознать безысходность и преступность мятежа. Умело осадив одного из уже проникших на корабль с берега агитаторов (тот кричал: "кровопийцы, вы нашу кровь пили!"), он следом разоблачил и главную ложь главарей о невнимании командира к матросам. "Правда, правда, они врут, против вас мы ничего не имеем", — послышались голоса из толпы. Все это время стрельба по офицерам в кормовом отсеке не прекращалась. Затем расстреляли вытащенных с окровавленными головами двоих кондукторов. Опьяненные совершенным злодеянием, многие кричали столпившимся вокруг командира матросам: "Чего вы его слушаете, бросайте за борт, нечего там жалеть". Но толпа прибывала, и командир чувствовал, что люди слушают его все внимательнее. Тогда откуда-то из темноты явилась группа матросов, с криками пытавшихся рассеять толпу и взять командира "на штыки". Но прежде чем командир успел вскинуть револьвер, выбирая кому из негодяев достанутся его девять пуль, его заслонили до пятидесяти матросов: "Не дадим нашего командира в обиду!". Убийцы отступили, но корабль продолжал оставаться в их власти. Не переставая пытаться спасти офицеров, Г.О. Гадд смог, наконец, уговорить матросов взять их под охрану при условии, что они вместе с командиром отдадут свои револьверы.