Лимоны желтые

Понемногу плач утих, теперь Агнес просто лежала, свернувшись в клубок, как ежик, выставивший свои иголки. Когда опять зазвонил телефон, Агнес колебалась, стоит ли брать трубку. Скорее всего, это Мадде хочет извиниться. Сказать, что хватила через край, влезла не в свое дело, что она, конечно, желает Агнес и Тобиасу счастья.

Приподнявшись, Агнес потянулась за телефоном, который в сердцах отшвырнула на другой конец дивана.

– Да? – коротко произнесла она. Быть приветливой с Мадде она не собиралась.

На другом конце провода возникло замешательство, потом женский голос сказал:

– Э-э-э… Можно Тобиаса?

– Его нет, он на репетиции. А кто его спрашивает?

Собеседница проигнорировала вопрос:

– Вы не знаете, у него мобильник с собой?

– Не знаю. А с кем я разговариваю?

Женщина словно раздумывала, как ответить:

– Это… коллега. – Было слышно, что она собирается закончить разговор.

– Ему что-нибудь передать?

– Нет. – Что-то в ее голосе заставило Агнес насторожиться.

– Но вы же зачем-то звонили?

Ответ снова последовал не сразу:

– Тобиас кое-что вчера забыл.

– Вчера? – переспросила Агнес. – У Лиса?

– У Лиса? – Женщина рассмеялась. – Да, конечно. У Лиса.

То ли в голосе женщины, то ли в ее словах, то ли в звонком дразнящем смехе было что-то такое, что Агнес, не удержавшись, задала еще один вопрос:

– Значит, сказать Тобиасу, что звонила Ида?

– Да. – И тишина.

Агнес отчетливо представила себе, как блондинка с колечком на пупке и «реальными буферами» кусает губы от досады: она себя выдала.

В этот раз Агнес не пришлось бросать трубку. Она услышала щелчок, разговор был окончен.

* * *

Она не плакала, не кричала, не валялась без чувств на кровати, на диване или на полу. Не впадала в отчаяние, не боролась с приступами тошноты, не задыхалась от вставшего в горле комка. Нет, она просто поставила на место телефон и взялась за дело.

Это не заняло много времени. Методично, спокойно и быстро Агнес собрала его вещи. Поношенные джинсы, зубная щетка, гель для волос, несколько дисков, красная электрогитара «Фендер» и сумка с одеждой, большую часть которой она вытащила из корзины с грязным бельем.

Кучка на лестничной площадке оказалась до смешного маленькой. Хотелось, чтобы вещей, которые она выкинула из своего дома, было больше, чтобы эта куча была такой же огромной, как ее яростная решимость. Не будь гитара сломанной, она могла бы шарахнуть ее об стенку. Если б у него был рояль, она бы его разбила и сожгла… Но рояля у него нет.

Агнес снова оглядела квартиру – всё или не всё? И тут она увидела картину. Безглазый дядька с большим носом. Тобиас обожал Лунделя. Агнес сняла картину со стены – во второй раз, отволокла в прихожую и выставила за дверь.

С таким прибавлением груда вещей на лестнице выглядела солиднее, но Агнес не понравился ее слишком аккуратный вид. Безусловно, одежда в сумке была мятая и грязная, но снаружи этого не заметно, ведь Агнес не поленилась застегнуть сумку на молнию. И красные кроссовки стоят ровненько, как на витрине. Агнес пнула их ногой. Так уже лучше. Но еще оставалось целым и невредимым жуткое полотно Лунделя. В принципе Тобиас просто повесит сумку на плечо, возьмет гитару в одну руку, картину в другую – учитывая ее вес, это, конечно, не очень просто – и уйдет. Как ни в чем не бывало.

Несколько секунд Агнес разглядывала картину, изображающую непонятно что, затем скрылась в квартире и вернулась назад с фломастером. Большим красным фломастером. Первые штрихи дались ей тяжело – не в ее правилах было портить вещи, но она пересилила себя.

Над огромным носом она нарисовала вытаращенные глаза. Теперь это определенно был портрет. Какого-то полоумного мужика. Агнес добавила ему усы. Потом, войдя во вкус, – ярко-красные щеки, серьгу в ухо и конский хвост. Она была так довольна результатом, что у нее даже голова закружилась. Жаль только, после ее вмешательства картина стала лучше. На ее взгляд. Оставалось надеяться, что Тобиасу так не покажется.

Она вошла в квартиру и захлопнула дверь.

После звонка Иды не прошло и получаса, а Агнес уже снова сидела за столом в кухне. Вдруг ей стало страшно. Не от того, что она сделала, и не от того, что она не испытывала ничего, кроме холодного равнодушия. Она испугалась, что это чувство пройдет. Что гнев иссякнет и сменится горькими слезами. Или, еще того хуже, раскаянием, и она опять простит Тобиаса.

Агнес и сама не знала, сколько времени просидела в кухне. Звонок в дверь вернул ее к действительности. Агнес вздрогнула. В дверь снова позвонили. Потом постучали.

В крови резко подскочил адреналин – сработал инстинкт. Но не инстинкт загнанной газели. Агнес бросилась в прихожую, как разъяренный тигр.

– Катись к черту! – крикнула она так громко и с такой яростью, что, казалось, от ее крика дверь должна была рассыпаться на куски. – Убирайся! – На этот раз ее крик был похож на рычание.