Лимонов

Самая животрепещущая тема исчерпана, дальше разговор не клеится: Вениамин, с трудом переставляя ноги, побрел в свою комнату и лег, а мать, сидя с сыном в кухне за чаем, рассказала, что в прошлом году у него был инфаркт, и с тех пор он потерял вкус к жизни. Он уже совсем старик, ей приходится его одевать и раздевать, а на улицу он почти не выходит. Да и она тоже ходит только за покупками: а куда еще ходить-то? Центр города ее пугает, она радуется, что они живут на окраине. «Здесь спокойней», – повторяет мать, словно надеясь уговорить его остаться, носить старое отцовское пальто, а после его смерти – и новое, вместе с ушанкой из овчины. Чтобы убедить, что они живут хорошо, она открывает шкафы, хвастается запасами продуктов, купленных впрок. Тридцать килограммов сахара, мешок крупы, и в подвале еще кое-что есть.

Голубое пламя газовой конфорки, горящей постоянно, раздражает Эдуарда. Он хочет выключить, но мать возражает: с ней теплее и к тому же кажется, что в кухне есть еще одна живая душа. «Если бы я делал так в Париже, мне пришлось бы платить тысячи франков», – замечает сын, и из того немногого, что он рассказал о своей жизни, эта деталь поразила ее сильнее всего. «Ты хочешь сказать, что государство там такое жадное, что заставляет вас платить за газ ?» Мать долго не может опомниться от услышанного, а потом грустно добавляет: «Знаешь, Горбачев со своими прислужниками хотят и у нас сделать так же…»

За пределами больших городов и вне интеллигентской среды поминать Горбачева можно без опаски: никто не спустит на тебя собак, потому что его ненавидят все. Это соображение слегка успокаивает Эдуарда.

Если бы Эдуард мог поступать, как ему нравится, то сел бы на обратный поезд тем же вечером, но это слишком жестоко. Ведь это первая и, скорее всего, последняя возможность побыть с родителями, поэтому он решает остаться на неделю и рассматривать пребывание здесь как тюремный срок, вычеркивая в календаре каждый прожитый день. Он отыскал свои старые гантели и по утрам целый час качает мускулатуру. Лежа на своей детской кровати, без особого удовольствия перечитывает Жюля Верна и Дюма, трижды в день садится за стол и ест тяжелую пищу, заставляя себя вести с матерью бессвязные и бессмысленные разговоры. Отец в них вообще не участвует, он молчит. Мать пересказывает сыну все, что произошло за день, с огромным количеством самых невероятных подробностей. Пропустить хоть что-то – выше ее сил. Чтобы сообщить, что ей пришло письмо, она должна описать весь путь до почты, очередь к окошку, разговор с девушкой в окошке и обратную поездку в автобусе. Так что, сами понимаете, скучать им некогда.

Он спрашивает, что сталось с друзьями его юности. Костя, по кличке Кот, был осужден на десять лет лагерей, отсидел весь срок и буквально через несколько дней после возвращения получил в какой-то драке удар ножом. Он умер, а его родители сходят с ума от тоски. А Кадик – денди, мечтавший стать саксофонистом, – по-прежнему работает на заводе «Поршень». Лидия от него ушла, он вернулся к матери, которая помогала ему воспитывать маленькую дочку. Дочка выросла и тоже ушла, а Кадик по-прежнему живет у матери. Много пьет. «Он был бы рад повидать тебя», – осторожно замечает Раиса. Но Эдуард пропускает это мимо ушей.

А как поживает Анна? «Анна? Господи! Разве ты не знаешь? Она повесилась в своей конуре, где жила, когда ее выпускали из психбольницы». Анна пыталась рисовать, в последнее время очень растолстела. Раиса иногда заходила к ней. Однажды Анна спросила у нее адрес Эдуарда в Париже: «Я не смогла ей отказать. Она тебе писала?» Эдуард кивнул. От нее пришло пять или шесть писем, полных такого мрачного бреда, что он не нашел в себе сил на них ответить.