Лилия и шиповник

Узнав о ночных событиях, принц Филипп едва не умер со страха. С минуты на минуту мальчишка ждал, что его придут арестовывать и упрячут в Бастилию. Ведь участие в заговоре не прощается даже принцам крови!

Филипп стал неузнаваем. Куда подевались его задор и детская шаловливость. Он стал бледен и скучен, прятался по укромным уголкам, стараясь не попадаться на глаза ни отцу, ни брату.

Впрочем, Генриху было не до прогулок. Он лежал в своей спальне, укрытый тонким покрывалом и слабым голосом расспрашивал Жан-Мишеля, что же произошло. Выслушав короткий рассказ, Генрих прикрыл глаза. Смерть была столь близка, что в спальне даже сохранилось ее ледяное дыхание.

— Я не знаю, как и благодарить тебя... если у тебя есть какое-либо желание...

— Нет, ваше Высочество, я более чем счастлив! — ответил Жан-Мишель. — Я даже и мечтать не мог, что стану жить во дворце и прислуживать сыну короля!

Генрих не успел ответить — вошел король.

Справившись у доктора о здоровье сына и убедившись, что все налаживается, Людовик сказал:

— Анри, я решил, что тебе необходим отдых на море. Доктор подтвердит, что морской воздух лечит любые болезни и быстро поставит тебя на ноги. Отправляешься сегодня же. Филипп также поедет с тобой, он слишком испуган после этого злосчастного покушения... Вы будете под охраной роты швейцарцев в замке Шато-Латиньоль, что на юге. Так что, малыш, на ближайший месяц забудь о занятиях, аудиенциях, военных парадах и прочих делах. Развлекайся и не думай о плохом. К тому же рядом с тобой будет... Как там тебя зовут?

— Жан-Мишель, ваше Величество... — тихо напомнил мальчик.

— Да, вот именно. И еще... — добавил король значительным тоном, — никому не рассказывай, что у тебя есть такой чудесный дар. Иначе враг начнет охоту и за тобой. Анри, малыш, тебе помогут одеться и пройти к карете. Если нашелся один предатель, то во дворце могут оказаться и другие — оставаться в Лувре опасно, пока враг не будет обнаружен и наказан.

* * *

Выезд решили назначить на вечер, чтобы не тревожить горожан. С той же целью шею принца Генриха украшал большой фиолетовый бант, скрывающий рубец от удавки.

В карете сидели четверо. Принцы Генрих и Филипп, Жан-Мишель и старый граф д’Ориньяк. Разговаривать ни о чем не хотелось. Генрих приоткрыл шторку и смотрел на сумеречное небо. Он думал о том, сколько еще опасностей предстоит преодолеть, прежде чем займет трон. Наемные убийцы мерещились ему за каждым встречным деревом, за каждым поворотом. Не отдавая себе отчета, он сжал ладонь Жан-Мишеля и словно живительная энергия полилась в его душу.

Филипп прятал глаза, он не решался посмотреть на брата, чувствуя свою вину. Закипала злость, но не на Генриха, а на тех, кто нагло обманул его. Обещали сохранить брату жизнь, а что на самом деле? Нет, он больше не поддастся на уговоры. Пусть даже сулят отдать ему во власть весь мир.

А граф д’Ориньяк ни о чем не думал. Он дремал, чутко прислушиваясь к любым посторонним звукам, готовый немедленно встать на защиту принцев.

Топот копыт полусотни лошадей, сопровождавший карету, слился в непрерывный ровный шум, напоминавший морской прибой. Карету качало и встряхивало на выбоинах и кочках, что делало ее похожей на каюту какого-нибудь фрегата.

И дети незаметно для себя погрузились в объятия Морфея.

* * *

Через пару дней пути, в предместьях Орлеана граф решил, что даже полусотни солдат недостаточно для охраны принцев. В душе он посетовал, что король не дал в три раза больше гвардейцев, но вслух выражать недовольство не стал.

Время было крайне опасное — только-только устоявшийся мир с Англией, постоянные мелкие стычки между сюзеренами, да еще и рыскавшие по всем дорогам банды разбойников, не имевшие ничего общего с благородством Робин Гуда.

Торговцы мясом, тканями, сыром, вином, объединялись в караваны, чтобы доставлять товар из северных провинций к южным портам Марселя и Тулона.

К одному из таких караванов и присоединилась кавалькада с каретой принцев. Такой выход устраивал всех — ни одна собака не подошла бы на расстояние десяти миль к вооруженным до зубов гвардейцам короля и столь же воинственным купцам, увешанным мушкетами и аркебузами.

Дорога заняла почти две недели, со сменой лошадей, отдыхом и ночевками. Лишь к середине мая путешествие закончилось. Караван ушел в портовые доки, а перед путешественниками гостеприимно распахнулись ворота замка.

Шато-Латиньоль оказался выстроен у самого берега моря, на скале, в десяти милях от старинного порта Марсель. А внизу блестело и переливалось лазурное покрывало. Волны тихо накатывали на песок, шептали извечную сказку о неведомых островах и дальних странах.

Генрих вышел из кареты, подставил лицо солнечным лучам и вдохнул полной грудью соленый живительный воздух.

— Ваши Высочества, извольте пройти внутрь. Вам покажут ваши комнаты.