Лиля, дочь Ларисы

Лариса Ивановна пригласила всех к столу, и Гена спокойно и совершенно по-свойски беседовал с ней и с Петром Ивановичем, рассказывая что-то о последней премьере в Ленкоме, где блистал Леонид Каневский. Они все говорили на одном уровне, это чувствовалось. Стол был заставлен угощениями, впрок наготовленными на новогодние праздники. Ореста неприятно резануло, что он скован и стесняется положить себе чего-либо, а Геннадий успел отведать всего понемногу, расхвалил каждое блюдо, особенно восторгаясь говяжьим холодцом. Мол, сроду не видел такого высокого и прозрачного студня! Хозяйка сияла от удовольствия и озабоченно всплеснула руками, что забыла подать черный хлеб. Как же можно кушать студень без черного хлеба? Быстро исправила оплошность и пододвинула к Геннадию еще и вазочку с маринованными маслятами. Оресту было обидно до слез, почему он, тысячу раз евший у них, всегда робел и только встав из-за стола, проглатывая слова, наспех, как будто что-то плохое, выдавал: «Спасибо, было очень вкусно» И ему всегда снисходительно кивали: «На здоровье!» Он ненавидел эту снисходительность! Ненавидел! Именно за то, что сам ее вызывал.

Лариса Ивановна смотрела на Геннадия с восхищением и одобрением, было очевидно, что она в восторге от нового знакомого дочери и уже рисует себе счастливые картины будущего. К Оресту она всегда была лишь покровительственна. Раньше Орест не раз спрашивал себя, почему родители Лили не препятствовали их дружбе, ведь его семья для них имела значение. И льстил себе, считая, что они видят в нем перспективного молодого человека, способного достичь такого положения в обществе, которым можно гордиться и дать счастье их дочери. Но сейчас пришел другой ответ: они не беспокоились, потому что видели, что Лиля к нему равнодушна как к мужчине. Вот почему они всегда были к нему сдержанны – боялись обнадежить! Как все это унизительно! Обидно и унизительно!

***

Еще два года Орест терзался тайной ревностью и надеждой, что отношения Лили и Гены разладятся, он познал муки сердца и много раз ему казалось, что он больше не выдержит видеть их вместе. Любимое, обожаемое лицо его нежной Лили целовал другой. Она смотрела с бесконечным восхищением на другого, подсовывала пирожки и снимала ворсинки с пиджака другого, и норовила прижаться и приласкаться не к нему, Оресту. Много раз несчастный Орест давал себе клятвенное обещание не общаться с ними, но не хватало никаких душевных сил не видеть Лилю, не слышать ее голос, не чувствовать ее аромат. Товарищи дорогие, ведь она и есть его жизнь!

Какой мукой для него было видеть чувственность их отношений! Множество самых разных изменений в глазах Лили, в ее лице, в движениях тела и прочих едва уловимых глазом реакций свидетельствовали Оресту, что Лиля – услада для мужчин, что она чувственная женщина. Как она млела от прикосновений и поцелуев Геннадия, как менялось выражение ее лица, иногда становясь неприкрыто сладострастным! Иногда это даже отталкивало. Как самка. Однажды в кафе Геннадий положил руку на спинку дивана, он сидел рядом с Лилей и казалось, будто он обнимает ее, а Орест сидел напротив них. Лиля посмотрела в окно, потом на руку Гены, упавшую ей на плечо. Она не могла отвести взгляда от его широкой, крепкой кисти и ее лицо приобрело тяжелое, какое-то звериное выражение, как будто она хотела, чтобы эта рука покрыла ее, желала впиться зубами в мясистую плоть ладони и изжевать ее. Орест смутился, никогда бы он не подумал, что столь спокойная в жизни девушка может испытывать такие сильные чувства. Эта жадность к страсти его несколько испугала, смог бы он насыщать ее, стань они парой? Лиля всегда казалась слишком чистой и возвышенной. В своем воображении он лишь нежно и робко касался ее губами. Даже в наивысшие пики своего чувства к ней и физического желания он испытывал нежность и хотел ласкать ее губами, руками, словами, долго и трепетно, чтобы она внимала ему и таяла в шелке его неги. То, что он открыл в ней, к неге не имело отношения и почти шокировало его. Он боялся признать, что робеет перед ее темпераментом, страшится не соответствовать ее запросам, и этот страх существовал независимо от того, что Лиля ему не принадлежала. Это добавляло ему неуверенности в себе – никогда он не будет ровней ей, не вызовет желания подчинится ему. Никогда он не хотел партнерства с ней, жаждал обрести ту мужскую силу в себе, которая подчиняет любое женское начало. Каким-то наитием он угадывал, что женщина подчиняется тому, кто ее восхищает. Он хотел восхищать ее и старался для этого, но она почему-то не восхищалась. Однако со временем смятение его успокоилось тем, что все пары в конце концов прилаживаются друг к другу, приладились бы и они. Иногда Орест горько усмехался, что мысленно строит отношения с Лилей, несмотря на Геннадия. Любовь упряма. Молодость упряма. Только судьба неумолима.