Лихорадка

Линкольн бывал здесь и раньше. На этот раз широкий деревянный стол был завален не человеческими останками, а глиняными черепками, а окна наглухо засыпаны снежными сугробами. Отсутствие естественного освещения, сырые каменные ступени — все это вызвало у Линкольна ощущение, будто он спустился в подземную пещеру. По обе стороны узкого коридора тянулись полки хранилища, заставленные коробками с памятниками материальной культуры. Бирки на них уже покрылись грибком. «Нижняя челюсть человека (мужчины)» — все, что Линкольн смог разобрать на одной из них. «Деревянный ящик, — с грустью подумал он, — вот безымянное пристанище для кости, которая когда-то принадлежала живому мужчине». Он углубился в лабиринт, и в горле запершило от пыли, плесени и едва уловимого сладковатого дыма, которого становилось все больше по мере того, как Линкольн продвигался в глубь подвала. Марихуана.

— Господин Бретано! — крикнул он.

— Я здесь, комиссар Келли, — ответил чей-то голос. — Возле чучела филина сворачивайте налево.

Сделав еще несколько шагов, Линкольн набрел на стеклянный ящик, в котором сидел огромный рогатый филин. Келли свернул налево.

«Кабинет» Винса Бретано представлял собой письменный стол и шкаф с документами, втиснутые между полками с экспонатами. Хотя пепельницы нигде не было видно, в воздухе по-прежнему висел тяжелый аромат травки; молодой человек, которого явно смущало присутствие копа, скрестив руки, заранее занял оборонительную позицию за столом. Пристально глядя парню в глаза, Линкольн протянул ему руку.

Немного поколебавшись, Винс пожал ее. Значение этого жеста было понятно обоим: договор между ними заключен и уже вступил в силу.

— Присаживайтесь, — предложил Винс. — Можете поставить эту коробку на пол, только осторожней со стулом, он немного шатается. Здесь все шатается. Сами видите, какой шикарный у меня кабинет.

Линкольн снял со стула коробку и поставил ее на пол. Содержимое зловеще загрохотало.

— Кости, — пояснил Винс.

— Человеческие?

— Гориллы. Я использую их в качестве учебного пособия. Раздаю студентам-выпускникам и прошу поставить диагноз, только не уточняю, что кости не человеческие. Вы бы только слышали, какие безумные ответы они дают. Начиная от акромегалии и заканчивая сифилисом.

— Сложные у вас вопросы.

— Ну, знаете, вся наша жизнь состоит из сложных вопросов. — Откинувшись на спинку стула, Винс принялся задумчиво разглядывать Линкольна. — Ваш визит из этой же серии. Обычно полиция не тратит время на убийства столетней давности.

— Семья Гау интересует меня по другой причине.

— И какой же?

— Я полагаю, что их гибель может иметь отношение к сегодняшним проблемам Транквиля.

Винс был явно озадачен.

— Вы имеете в виду недавние убийства?

— Их совершили совершенно обычные дети. Подростки, которые просто сорвались и начали убивать. Мы пригласили детских психологов, чтобы они обследовали каждого ребенка в городе, но они не в состоянии объяснить это явление. Поэтому я и задумался о том, что случилось с Гау. Провел параллели.

— Вы имеете в виду, что убийцы — подростки? — Винс пожал плечами. — Жестокость — естественная протестная реакция на ущемление прав. Когда власти начинают закручивать гайки, молодежь всегда бунтует. Так было и так будет.

— Это не протест. Речь идет о бешенстве среди детей, которые вдруг начинают убивать друзей и близких. — Он запнулся. — То же самое случилось пятьдесят два года назад.

— Что именно?

— Тысяча девятьсот сорок шестой год, Транквиль. Семь убийств, совершенных за один месяц — ноябрь.

— Семь? — Глаза Винса за стеклами очков в металлической оправе стали совсем круглыми. — И это в городе, где живет — сколько человек?

— В сорок шестом году в Транквиле проживало семьсот человек. Мы снова столкнулись с этой трагедией, история повторяется.

Винс издал удивленный смешок.

— Ого, комиссар, в вашем городе социологам будет чем заняться! Но не стоит валить все на детей. Обратите внимание на взрослых. Когда детей с раннего возраста окружает насилие, они усваивают, что только силой можно решить все проблемы. Папа обожает свое всемогущее ружье, ходит с ним на улицу и забавы ради стреляет в оленей. Ребенок усваивает, что убийство — это удовольствие.

— Весьма справедливое замечание.

— Наше общество прославляет насилие! И мы сами вкладываем оружие в руки наших детей. Спросите любого социолога.

— Не думаю, что социологи смогут объяснить это.

— Хорошо. Каково ваше объяснение, комиссар Келли?

— Ливни.

Воцарилось долгое молчание.

— Не понял.

— И сорок шестой год похож на нынешний погодными условиями. Все началось в апреле, с проливных дождей. Местный мост смыло, утонул скот…

Винс закатил глаза.

— Наводнение библейского масштаба!

— Послушайте, я далек от религии…

— Меня тоже верующим не назовешь, комиссар Келли. Я ученый.