Лихорадка

– Я же сказал, что не хочу! – заорал он.

Это был шок сродни пощечине. Луиза в изумлении отпрянула. Булочка выскользнула из пальцев и плюхнулась в лужицу жирного соуса, блестевшего на ее тарелке.

– Барри, – с укором произнес отец.

– Она все время пичкает меня! Неудивительно, что я такой толстый! Вы сами-то посмотрите на себя!

– Мама любит тебя. Посмотри, как ты ее обидел.

У Луизы дрожали губы, и она едва сдерживала слезы. Она глядела на аппетитный ужин, который подала на стол. Два часа она колдовала над ним, вложила в него столько любви. Она ведь так любит своего сына! И вот теперь она увидела свой труд со стороны: усилия, напрасно потраченные толстой и глупой матерью. Она заплакала, и слезы полились в картофельное пюре со сливочным сыром.

– Мам, – застонал Барри. – А, черт! Извини.

– Ничего страшного. – Она подняла руку, словно отмахиваясь от его жалости. – Я понимаю, Барри. Я все понимаю, и больше это не повторится. Клянусь тебе. – Она промокнула слезы салфеткой, и на некоторое время ей удалось взять себя в руки. – Но я так стараюсь и… и… – Она зарылась лицом в салфетку, и ее тело содрогнулось в беззвучных рыданиях. Луиза не сразу услышала слова сына.

– Мам. Мам!

Она судорожно вздохнула и заставила себя посмотреть на сына.

– Можно мне одну булочку?

Она молча протянула ему блюдо. Он взял булочку, разломил пополам и обильно намазал маслом. Затаив дыхание, Луиза следила за тем, как он надкусывает булочку, и блаженство разливается по его лицу. Он так долго мечтал об этом, но отказывал себе в удовольствии. И вот теперь он отдался своему желанию, позволил себе съесть кусочек. И еще один. Она смотрела, как он ест, и испытывала материнское удовлетворение – глубокое, почти первобытное.

Ной оперся о стену здания школы и затянулся сигаретой. Последний раз он курил несколько месяцев назад, и вот теперь дым заставил его закашляться, словно легкие восставали против курева. Он представил, как яды попадают в его грудную клетку – об этом ему постоянно твердила мама, – но в сравнении с убожеством его жизни в этом жутком городе пагубное влияние никотина казалось просто смехотворным. Он сделал еще одну затяжку и снова закашлялся. Нельзя сказать, чтобы курение доставляло ему удовольствие. Но с тех пор, как запретили скейтборды, на переменах все равно больше нечем было заняться. По крайней мере здесь, возле помойки, ему никто не докучал.

До него донеслось мягкое урчание двигателя, и Ной выглянул на улицу. Темно-зеленая машина ползла так медленно, что, казалось, и вовсе не двигалась. Из-за сильно тонированных стекол Ной не смог разглядеть, кто сидел за рулем – мужчина или женщина.

Машина остановилась на противоположной стороне улицы. Ной почему-то был уверен, что водитель смотрит на него – так же пристально, как на него смотрел Ной.

Он бросил сигарету и затоптал окурок. Глупо попадаться на таком пустяке; не хватало ему еще одного ареста. Теперь, когда улики были уничтожены, он развернулся и смело встретил взгляд невидимого водителя. Когда автомобиль уехал, он почувствовал себя победителем.

Ной посмотрел на едва раскуренную, изуродованную сигарету. Зря испортил. Он уже начал подумывать о том, как реанимировать окурок, но тут прозвенел звонок, возвестивший об окончании перемены.

И тут Ной услышал крик. Он доносился со школьного двора. Мальчик выглянул из-за угла и увидел столпившихся на лужайке детей, которые дружно скандировали: – Девки дерутся! Девки дерутся! Пожалуй, на это стоит посмотреть.

Он протиснулся в толпу, пытаясь ухватить кусочек зрелища, пока не вмешались учителя и две сцепившиеся девчонки едва не сбили его с ног. Ной попятился, пораженный жестокостью драки, и отошел на безопасное расстояние. Это было куда хуже, чем любая потасовка между мальчишками; настоящая девчачья свара – девочки царапали друг другу лица, драли волосы. Крики толпы звенели у него в ушах. Он обвел взглядом выстроившихся в круг зрителей и увидел их обезумевшие лица, уловил повисшую в воздухе жажду крови, насыщенную, словно запах мускуса.

Странное возбуждение зародилось у него внутри. Ной почувствовал, как руки сжались в кулаки, лицу стало жарко. Обе девочки были в крови, и это зрелище будоражило. Провоцировало. Он рванул вперед, вклинился в толпу, пытаясь отвоевать место, откуда ему было бы лучше видно; он никак не мог подобраться ближе, и это бесило его.

– Девки дерутся! Девки дерутся!

Ной тоже принялся скандировать вместе со всеми – чем дольше он смотрел на окровавленные лица, тем больше нарастало его возбуждение.

Когда его взгляд случайно упал на Амелию, он разом затих. Девочка стояла в дальнем конце двора и с ужасом смотрела на толпу.

Устыдившись, он отвернулся, чтобы она не заметила его, и бросился к дверям школы.

В туалете он принялся разглядывать свое отражение в зеркале. «Что случилось со всеми там, во дворе? – подумал он. – Что случилось со мной?»

Он ополоснул лицо ледяной водой, но почти ничего не почувствовал.