— Что ж, ради восстановления попранной справедливости и мы готовы содействовать тебе. Мы всегда рады указать крейцхерам их истинное место. К тому же у меня к ним свои счеты! Но близко к замку так просто не подойдешь. Туда допускают только истинных католиков. Хотя подожди, вот что я придумал. В наших седельных сумках имеется надлежащий наряд — рясы и подрясники, в которых странствуют капуцины. Они нам пригодятся.
Из нового поместья Бельских мы вышли тем же путем, что и пришли — через подземный ход. Лучники терпеливо ждали нас у замаскированного входа, держа лошадей нерасседланными.
— В путь! — коротко бросил сотник, и его воины без слов вскочили в седла.
Стены и башни Штейнгаузена, возведенные на равнине, представляли собой мрачное зрелище. Этот замок являлся форпостом воинственного Тевтонского ордена и одним из важных опорных пунктов в их захватнических устремлениях все дальше на юг и восток.
Подобные замки-монастыри торчали, как кость в горле у всех мирных жителей. Отсюда чинились разбой и насилие. Осеняя себя крестным знамением, братья-рыцари творили что хотели, считая всех литвинов — северными сарацинами, язычниками. А раз так, то все они должны были или войти в лоно истиной католической церкви, или быть истреблены без пощады. Только так и никак иначе. Третьего не дано.
Местные жители, всячески притесняемые «святым братством», старались селиться подальше от беспокойных соседей. Зато поближе к монастырским стенам жались постройки прибывших из некоторых европейских государств торговцев, миссионеров и просто авантюристов разных мастей. Весь этот сброд надеялся нагреть руки на чужой земле. Они скупали у крейцхеров награбленные ценности и увозили их в свои страны.
Именно таким искателем приключений и был Поль Лекок — подданный короля Франции. Вместе со своим господином, графом де ла Мотом, он участвовал в Крестовых походах, был тяжело ранен и брошен без средств к существованию. В госпитале Штейнгаузенского конвента его подлечили и, вручив небольшую сумму денег, выпроводили за ворота. Что оставалось делать приверженцу христовой церкви вдали от родных мест? Он решил открыть свою корчму и назвать ее «У врат Господних». Это название впоследствии привлекло сюда всех истинно верующих. К Лекоку повалил разношерстый люд, желающий обмыть успехи в своих темных делишках или, наоборот, залить хмельным неудачу.
Одним из завсегдатаев, как уже говорилось, был и госпитальер — брат Пауль. Когда-то он помог израненному в боях с нечестивцами Лекоку и теперь пользовался неограниченным кредитом у хозяина корчмы.
Обо всем этом поведал мне сотник в пути, пока мы, нахлестывая коней, мчались к берегам Дубиссы, которая отделяла своим руслом Жмудское княжество от остальной земли Литовской, где уже хозяйничали крестоносцы. Не забыл рассказать сотник и о том, что сам он находится в отдаленных родственных связях с хозяйкой корчмы. Он знавал ее довольно близко, когда пани Моника была еще юной деревенской простушкой, а не госпожой Лекок. Всех своих многочисленных друзей Моника представляла мужу-ревнивцу близкими и дальними родственниками.
Мне оставалось только улыбнуться тому, как легко водят за нос нашего брата эти красотки. Даже тех, кто сами себя считают выдающимися хитрецами.
Как и ожидалось, брата Пауля мы застали наедине с кувшинчиком доброго рейнского вина. Памятуя, что ему предстоит еще сотворить вечернюю молитву, Пауль не слишком усердствовал в возлияниях. И потому вполне осмысленно выслушал наши вопросы, обращенные к нему.
— Где книги из библиотеки? — спросил сотник, что называется, в лоб, поигрывая здоровенным кинжалом перед носом святоши.
Мне показалось, что от этого вопроса госпитальер сразу протрезвел.
— Наша библиотека лучшая из всех. Только в Мариенбурге, пожалуй, наберется томов побольше. Но мы надеемся переплюнуть личную библиотеку самого Великого магистра, когда завладеем всеми рукописями из хранилищ Бельского…
— Вот про книги Бельского я и спрашиваю, — уточнил сотник.
— Это большой секрет, — важно молвил монах и стал теребить янтарные четки на поясе.
Пришлось вступить в разговор мне.
— Господин госпитальер, наверное, знает обо всех книгах, хранившихся у Бельских?
— Естественно. У меня даже имеется список…
— Но о самых драгоценных манускриптах господин госпитальер вряд ли осведомлен…
— Это каких же?! — воскликнул он, колыхнувшись всем жирным телом.
— Ну, скажем, есть ли в вашем списке «Синайский кодекс» четвертого века от Рождества Христова?
— Э?
— А библейские книги, переписанные самими первосвященниками? А «Апостол» в серебряном окладе?..
— Постой-ка, постой! Не так быстро… Похоже, нам есть о чем поговорить… Неужели и эти книги хранятся у Бельских?
— Так вы их не нашли?..
— Кое-что мы обнаружили. Большинство в наших руках! Но вот «Синайский кодекс»…
— И вы, конечно, желали бы иметь и эти…
— Еще бы! Сын мой, подобные книги являются святыми и должны находиться только в лоне церкви. Я живот свой положу на плаху, если мне только предложат такие ценности, свято слово!
— У меня имеется полный список книг, — сказал я.
— Не может быть! — вскричал толстяк.