— Ладно, слушай. Горцы захватили Василия, уничтожили казачий поселок, а он, в надежде спасти девушку, указал пещеру в горах, в которой скрылся вместе с ней Сява. Сява долго отстреливался, затем, вместе с ней скрылся в подземном лабиринте, ведущем глубоко в гору, и больше его не видели. Горцы отпустили Васю, и тот тоже исчез в горах в поисках друга, нанесшему ему смертельную обиду и в надежде спасти горянку.
— А девушка? Ее удалось спасти?
— Ленчик как раз ушел, и у нас все началось. Одним словом, Сява — Черный альпинист, а Вася — Белый спелеолог.
— Ирка, ты все напутала: Всеволод ушел в подземелье, а Вася отправился в горы!
— Правильно, так и было. Вот, все вспомнила! Сява, спасаясь от горцев, повел за собой девушку в глубь пещеры, а тем туда, оказывается, было идти западло, точнее, нельзя, для них это запретная зона, какое-то святилище там располагалось. Когда Вася об этом узнал, то отправился следом за ними в пещеру, где до сих пор бродит. А Сява не простак, выбрался через другой выход и спрятался в горах. С тех пор бродит он по горам, и называют его Черным альпинистом, а Васю — Белым спелеологом, так как тот продолжает искать друга и девушку в подземельях.
— А с девушкой что? — Машка, чувствуя, что ее терпению приходит конец.
— Так у нас все началось, не помню, хоть убей. — Ирка мечтательно улыбнулась.
— Спросишь у Кирилла! — деловым тоном приказала Машка.
— А самой слабо? — удивилась Ирка.
— Не хочу! — отрезала Машка.
— Понимаю, но не одобряю, — и Ирка фальшиво пропела: — Сердце красавицы склонно к измене и перемене…
Львов поразил компанию красотой и сохранившимся духом средневековья, особенно на площади Ратуши, напоил фирменной «кавой» и пивом, не хотел отпускать, удерживая радушием и весельем, но Кирилл спохватился и заявил, что пора ехать домой.
По возвращении в Киев Машка часто ловила себя на том, что думает о Кирилле. Особенно часто это происходило в вечернее время, иногда ей даже снились сны, где основным действующим лицом был Кирилл. Она знала, что Ирка больше не встречается с ним, слишком занята учебой и Димкой, настойчиво убеждая его, что она — единственное счастье и необходимо ее как можно быстрее вести в загс. Димка упирался, сопротивлялся, но было ясно, что долго осаду он не выдержит и капитулирует.
Маша понимала, что ее увлечение приносит лишь боль. Понимала, но не могла, и не хотела прекратить эти муки. Мысли о Кирилле ее опустошали, она ощущала боль в сердце, пустоту, безысходность и ничего не могла поделать с собой. Затем пришли бессонные ночи и дневные головные боли, желание поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, спросить совета, но среди друзей не находила такого человека. Постоянно думая о Кирилле, Маша изводила себя, но ничего не могла с собой поделать.
Глухая ночь стала ее подругой. Маша уединялась в кухне, кутаясь в теплый махровый халат, хотя на улице в полном разгаре была весна, и на нее нисходило творческое озарение. Желая выразить остроту своих чувств, глубину душевной боли, она начала писать стихи. Она не знала, хорошие они или плохие, но шли они от ее изболевшего сердца.
И пошло, и поехало. Поэтическое вдохновение каждую ночь требовало воплощения на бумаге. От недостатка сна Маша похудела, ее одолевала слабость, ноги казались ватными, а каждая мышца была натянута, словно струна. Приходя домой, Маша изо всех сил старалась поскорее уснуть, чтобы не ощущать, не слышать стонов и криков своей души.
Как бы поздно она не легла спать, но в три часа ночи словно срабатывал будильник, и бессонница мучила ее до утра, и лишь когда надо было идти в универ, приходил сон, вынуждая прогуливать первые пары. Маше непременно хотелось увидеть свои стихи напечатанными в журнале, но предварительно она решилась показать их Ирке, узнать ее мнение. Прочитав стихи, та безапелляционно заявила: