Лидер 'Ташкент'

Кое-что мы тут выиграли: бомбардировщики застают "Ташкент" уже вблизи Херсонеса. Отбиваемся, не сбавляя хода. Бомбы падают довольно близко, хотя это и не пикировщики. Страшно за армейцев, расположившихся на палубе: когда там такая скученность, один осколок способен задеть десятерых.

- Иван Иванович, выясните, есть ли на палубе раненые, - прошу старпома, как только бомбежка кончилась.

Оказывается, все наши пассажиры невредимы. Не имеет повреждений и корабль. Прорвались еще раз.

С максимальной осторожностью ввожу "Ташкент" в Камышевую. Чтобы ориентироваться, приходится посветить прожектором на место швартовки. Действительно, стоит короткая железная баржа с деревянным привальным брусом. Что ж, подойти можно. На берегу еще издали вижу множество людей - очевидно, раненые. Их скопилось столько потому, что несколько дней в Севастополь не приходили крупные корабли. У баржи рядами стоят носилки. Уже приготовились, к посадке... А нам еще надо сперва разгрузиться.

На палубе распоряжаются Орловский и Фрозе. Я не схожу с мостика. Остаются на своих местах штурман, рулевой, котельные машинисты и турбинисты, вся ходовая вахта. На берег сходят лишь краснофлотцы, выгружающие снаряды и продовольствие, да и то не дальше нескольких метров от причальной баржи. Там ждут пришедшие за боеприпасами грузовики. За машинами строятся в темноте прибывшие на "Ташкенте" бойцы.

С нашего высокого мостика виден город. Не так, конечно, как при стоянке в Северной или Южной бухтах, которые и сами-то - часть города. От Камышевой Севастополь в стороне и, наверное, едва различался бы, будь эта ночь просто летней крымской ночью с темным небом и мерцающими звездами. Но город выхвачен из темноты зловещим заревом, в котором слились пламя пожаров, вспышки орудий, разрывы снарядов и бомб. Все небо над ним исчерчено фейерверком разноцветных огненных трасс.

Смотрю в бинокль на холм Владимирского собора-усыпальницы великих русских адмиралов - и с трудом узнаю знакомые дома вокруг: так изуродовали их бомбежки последних недель. Нетронутым кажется лишь зеленый массив Исторического бульвара, увенчанного круглым зданием панорамы.

С разгрузкой справились за два часа с небольшим. "Безупречный" уже в бухте, ждет места у причала. Спешим принять раненых. Сперва несут в кубрики тяжелых.

Те, кто способен держаться на ногах, помогают нашим краснофлотцам и бойцам медсанбата. Вижу с мостика, как четверо раненых - кто с одной рукой, кто на костыле - вносят на борт пятого, лежащего на носилках...

В ноябре, когда в первый раз привезли на "Ташкент" из Морского госпиталя четыреста раненых, вся команда была озабочена тем, как обеспечить каждому отдельную койку. Теперь раненые быстро заполняют всю верхнюю палубу. Принимаем на борт почти две тысячи человек.

Тех, что остались на берегу, возьмет "Безупречный". "Ташкент" отходит от баржи. Задним ходом надо идти примерно три кабельтова, причем и справа, и слева - гряды подводных камней. Еремеев стоит рядом со мной. Наш обстоятельный штурман мог бы быть тут и лоцманом: уже знает наизусть все детали навигационной обстановки в районе бухты.

Рассвет встречаем на фарватерах. Море такое спокойное, что кажется маслянистым. Разрезанная форштевнем вода тяжелыми пластами опадает у обводов полубака, лениво пенится вдоль бортов.

- А ведь сегодня двадцать второе июня, - задумчиво произносит Григорий Андреевич Коновалов. - Ровно год воюем. И все началось вот в такой же тихий рассветный час...

Действительно, этим утром исполняется первая годовщина войны. Как же не вспомнилось это ни вчера, пока шли к Севастополю, ни в те часы, что стояли в Камышевой? Даже мелькнувшая перед глазами запись в вахтенном журнале "22 июня, понедельник" показалась самой обычной. Вот до чего "заели" мысли и заботы о том, что надо делать сейчас, немедленно, сегодня... Да, пожалуй, и не такая это дата, чтобы хотелось ее вспоминать. Когда-нибудь потом, после войны другое дело, если будем живы...

На крыло мостика, где стоим мы с Коноваловым, выходит старпом. В полусвете утренних сумерек лицо его, как и лицо комиссара, выглядит осунувшимся и бледным. Орловский говорит, словно отвечая вслух на свои же мысли:

- В декабре тоже было очень тяжело, но Севастополь отстояли. Будет и теперь что-то сделано, чтобы оттянуть силы противника... Знаете, что я вчера слышал от краснофлотцев, когда начали грузить продукты? "Раз муку и сахар везем, значит, там держатся!.."

Конечно, держатся. Севастополь по-прежнему сковывает огромные вражеские силы - сотни тысяч солдат, которым по планам германского генштаба, вероятно, давно полагалось быть далеко отсюда. А гадать, выстоит или нет Севастополь в июне, я не могу - об этом и думать-то тяжело, не то, что говорить. Но сравнивать июнь с декабрем нельзя: тогда городу было все-таки легче.

С сибиряками не пропадешь