Личный убийца

— Во-первых, поездка в спальном вагоне действительно доставляет мне удовольствие, — объяснил тоном, каким воспитатели разговаривают с несообразительными питомцами. — Во-вторых, в самолете меня укачивает. То есть не то что я не летаю вовсе, но потом целые сутки я прихожу в себя. В-третьих, в случае задержки рейса я мог потерять больше.

Кокорин перенес его более чем обстоятельный ответ на бумагу.

— Опасались нелетной погоды, значит, — подытожил.

Богданович демонстративно посмотрел на часы:

— Надеюсь, мы с вами не будем говорить о погоде?

— Нет, не будем. У вас сохранился билет?

— Разумеется. Билет, Алексей Михайлович, является отчетным документом.

— Номер вагона и место помните?

— Да. Шестой вагон, девятое место. Не понимаю, черт побери, зачем вам это? Я вообще отказываюсь что-либо понимать! У меня умерла жена, я…

— Тише, тише, — шепотом произнес Кокорин. Дождался, когда Богданович успокоится: — Не нужно навязывать свой устав в чужом монастыре, Леонтий Борисович. Здесь важно, чтобы я понимал, а ваше дело — отвечать на вопросы.

Богданович вздохнул, погасил сигарету и, поставив локти на колени, обхватил голову холеными руками:

— Бред, бред какой-то, честное слово! — запричитал. — Я же не отрицаю своей вины в хранении пистолета, но вы спрашиваете о каких-то глупостях: о погоде, о номере вагона, как будто подозреваете меня в чем-то.

— Я всех подозреваю, у меня работа такая, — полушутя парировал Кокорин.

— Трудная у вас работа! — распрямился Богданович. В глазах его сверкнули гневные искорки. — И, наверно, очень высокооплачиваемая.

— Почему вы так думаете? — не сдержал Кокорин улыбки.

— Не станете же вы всех подозревать бесплатно? И тех, кто приносит государству миллионные прибыли, и тех, кто созидает, кто воплощает в жизнь какие-то идеи…

— Заговариваетесь, Леонтий Борисович? Попейте водички. Хотите, холодненькой достану из холодильника?

Подобные выпады следователь переносил со стоическим спокойствием, они его не только не смущали, но даже не подвигали на какие бы то ни было умозаключения.

— Вы что-то сказали? — отвлекшись от протокола, спросил он, и этим сбил Богдановича с толку окончательно, как если бы ловким приемом отнял у него нацеленный в голову «лепаж». — Я ни в чем вас не подозреваю, Леонтий Борисович, а только выясняю обстоятельства смерти вашей супруги. И с этой целью пытаюсь восстановить все недостающие детали. Например, что вы делали в Малаховке на даче во вторник двадцать первого апреля?

— На даче?.. На даче… но я ведь сказал, кажется? Мы ее расконсервировали. Открыли ставни, проветрили погреб, что еще…

Кокорин вынул из белой виниловой папки протокол допроса свидетеля Реброва:

— Ваш сосед по даче Ребров показал, что вы стучали и пилили. Дверь была открыта настежь. Кира Михайловна вымеряла шагами территорию перед фасадом. Вы пробыли там два с половиной часа. Что конкретно вы делали на даче в тот приезд?

Богданович нахмурился, лицо его приняло задумчивое выражение.

— Значит, так, — начал он, загибая пальцы. — Мы приехали… Кира подмела полы… Я наколол дров, и мы растопили камин… Да, я распилил старую притворную планку от дверной рамы и наколол ее на лучину. Потом мы попили чаю со старой мятой, она оставалась в столе в мансарде… И все. А то, что она прогуливалась по двору… Не знаю, чего она там вымеряла, во всяком случае, мне она ничего не говорила. Сам я не видел.

— Вы пилили где? Прямо в комнате?

— Да. Пристроился на табуретке — и распилил.

— А в сенях найдены опилки.

— Вполне возможно, они налипли на подметки нашей обуви. Это, что, как-то проясняет картину самоубийства Киры?

— Кто вам сказал, что это было самоубийство? — зыркнул на него следователь. — Лично я такого сказать не мог. Именно это мне и предстоит доказать. Или опровергнуть. С вашей помощью. Только у меня складывается впечатление, что у вас по этому поводу никаких вопросов не возникает, вы почему-то уверены, что ваша жена покончила с собой. Как будто наверняка знаете, что она должна была это сделать. Нет?

Богданович вскочил.

— Сядьте! — крикнул Кокорин. — Сядьте, Богданович! Я еще не закончил. — Он дождался, когда Богданович сядет, и невозмутимо продолжил: — Ваша жена знала, где именно вы храните пистолет?

— Видимо, знала, раз нашла и воспользовалась. Извините, Алексей Михайлович. Я не могу больше отвечать на вопросы. Мне плохо. Я в таком состоянии… Я еще не пришел в себя после похорон, к тому же выпил лишнего на поминках и… и вчера продолжал с Кириным братом Егором. Я провожал его, мы зашли в ресторан… В общем, делайте, что хотите, только я сейчас упаду. Решительно ничего не соображаю. Не помню, чего я вам там наговорил…

Кокорин нисколько не сомневался, что это — очередной тактический ход, но настаивать не стал, зная, что ни к чему, кроме словесной перебранки, дальнейший допрос не приведет.