Личный убийца

— М-м-м… Нет, пожалуй. Он никогда не говорил мне о своей халтуре. Приносил домой деньги, закатывал красивые посиделки в кабаках. Он это любил. Говорил, хочет наверстать молодость, время, прошедшее в лагерях.

— Значит, в эту квартиру вы переехали уже после развода?

Она ответила не сразу, докурила сигарету, погасила ее в хрустальной пепельнице, с близоруким прищуром посмотрела на Каменева:

— А вы, случайно, не из налоговой инспекции будете? — мило улыбнулась.

— Ну что вы! Был бы я из налоговой, непременно бы отведал коньяку, — заверил Каменев.

Она опять засмеялась:

— Нет, в эту квартиру я въехала в конце января. Кончился мой контракт, я вернулась и купила себе квартиру.

Спросить ее о том, сколько получает переводчица при торговой миссии в Марселе, он не успел: в кармане зазвонил телефон и он, извинившись, приложил трубку к уху:

— Слушаю вас, Каменев.

— Сан Саныч, Филимонов беспокоит, — послышался хрипловатый голос участкового. — Ты сейчас где находишься?

— На ответственном задании, — шутливо прикрыв трубку ладонью, сквозь зубы сказал Каменев. — А что, Николай Петрович?

— Как только освободишься, дуй в ИВС на Текстильной, тут для тебя придержали интересный экземпляр, его сейчас в сизо отвезут, так что поторапливайся.

— Я понял тебя, уже еду, — ворчливо проговорил Каменев и развел руками: — Всем-то я нужен. Ни днем ни ночью покоя нет. То один в гости приглашает, то другой.

Такой манере он научился у Женьки — это тот всегда притворялся дурачком, выуживая в непринужденной болтовне ценные сведения. Но с Кореневой у Старого Опера ничего не получилось, она все сорок пять минут «вешала ему лапшу на уши» — не то действительно приняв за дурачка, не то, наоборот, раскусив лицедейство и усмотрев в его интересе к бывшему мужу какую-то для себя опасность.

— До свидания, Светлана Алексеевна, — поклонился Старый Опер, — может, даст Бог, еще свидимся. Премного благодарен за беседу.

— Ого! — восхитилась Коренева изысканными манерами собеседника и протянула ему вялую руку для поцелуя. Каменев сделал вид, что не понял — пожал ладонь. — Не думаю, что я оправдала ваши надежды.

— «Кто живет надеждой, рискует умереть голодной смертью», — ни к селу ни к городу процитировал Старый Опер Франклина, полагая, впрочем, что слова эти принадлежат Валерии, от которой он их слышал. — Честь имею!

В камере для допросов изолятора временного содержания он чувствовал себя намного уверенней, чем в «прикинутой хате» бабенки-разведенки. Следователь со смешной фамилией Иванов, старый друг Филимонова, позволил бывшему муровскому оперу побеседовать с задержанным и отдал распоряжение доставить Турка:

— Ты понимаешь, Саныч, — увлеченно рассказывал Филимонов, — я на него давно посматривал. Бандюга — пробы ставить негде! А тут смотрю — ведут разлюбезного!.. Ну, поинтересовался, во время составления протокола поприсутствовал. «Клиента» этого, лопуха питерского, доставили, никак от клофелина прочухаться не может. Все признал. А ручку — нет. «Ручка не моя», — говорит. Я тут живо смекнул: ну на хрена, спрашивается, урке говняному ручка «Паркер» с золотым пером?.. И тут меня как током ударило! Я ведь в нашем отделении, когда ты мне про Ариничева рассказал, поинтересовался, что там у него пропало в портфеле. И ручка там значилась. По описанию Кореневой — она! «Паркер» с золотым пером! Схватил ее, мотнулся на «дежурке» к Ариничевой, она, кстати, сказала, что ты у нее недавно побывал. Ручку признала. Она же ее мужу и подарила. Ручка приметная, вот, погляди: черная прорезиненная поверхность нижней части, на верхней — футбольная символика, таких единицы. Фирма «Паркер» вообще выпускает штучный товар, как сказала Ариничева… А эта вроде продавалась вместе с каким-то лотерейным билетом, по которому, в случае выигрыша, можно поехать в Париж на футбольный чемпионат…

Сержант втолкнул в камеру Турка. Нос его распух, на лбу запеклась кровь. Он остановился у двери и смотрел на неизвестного человека в штатском затравленно и злобно.

— Сядь! — рявкнул Иванов. — Что стоишь, как в штаны насрал?!

Турок усмехнулся, хотел сплюнуть на пол, но Иванов, по всему, поднаторевший в общении с подследственными, упредил плевок:

— Я те щас харкну, сучий потрох! Я те харкну!.. Ты мне собственной кровью полы отпидерасишь, гнус…баный!

Сержант схватил Турка за шиворот, усадил на железный табурет.

— Где ты взял эту ручку? — спросил Иванов. — Скажешь «украл» — говори, у кого, скажешь «купил» — говори где. Если «нашел» — в каком месте, когда? Сразу скажу: ручка принадлежала покойнику, так что не вешай на себя «мокрое», Турок в жопу затурканный, говори!

Арестованный смекнул, что от четырех до десяти — не «вышка», а эти менты — они теперь что хочешь повесить могут, и от ручки теперь ему не откреститься — подпись-то в протоколе уже поставлена.

— Н-не… не я… не знаю, — забормотал Турок, и глаза его стали бешено вращаться, перебегать с одного лица на другое.

— Чего ты не знаешь?! — грохнул кулаком по столу Иванов. — Как у тебя в кармане ручка оказалась?