Личное задание

Тогда-то и попалась Садыкбековым белая голенастая курица, бродившая у околицы небольшой деревушки. Они оторвали ей лапы, чтобы не царапала голые ляжки, а голову оставили, потому что жертву до поры до времени было приятно ощущать живой и подвижной. Как и веснушчатого паренька, отправившегося в лес по грибы. Как шестидесятилетнюю бабу в домике на железнодорожном разъезде. Как десятки прочих жертв разного пола, которые попались Садыкбековым в большом городе Курганске. Было бы время, они позабавились бы и с председателем кооператива Пафнутьевым, старым пропойцей в заскорузлых трусах. Убивать его приказа не было – Садыкбековы действовали на свой страх и риск, понимая, что, прикарманив чужие 75 тысяч, они рискуют получить предъяву за крысятничество. Поэтому старому пердуну наспех отчекрыжили голову его же ножовкой и оставили в покое. Садык утверждал, что подобный способ убийства наведет следствие на пафнутьевских дружков-алкашей, и Бек с ним согласился. Но шею жертвы братья перепиливали по очереди – никто не пожелал уступить другому его долю кайфа.

Звериный инстинкт помог им скрыться с места преступления незамеченными. Так было всегда, с той поры, когда приметные братья, вооруженные автоматами, сумели раствориться среди жителей Курганска. Вместо того чтобы бродить по городским джунглям безродными хищниками-одиночками, они прибились сначала к одной банде, потом к другой. Так было надежнее. В группировках они чувствовали себя неуязвимыми и недосягаемыми, как волки в стае.

Им нравилась эта бесконечная криминальная война, позволявшая заниматься всем тем, что они умели и любили делать. Грабить, насиловать, пытать, убивать. Вкусно есть. Много спать. Если бы Садыкбековы много веков назад скакали по этим просторам на лохматых степных лошадках, они бы не придумали для себя никаких других развлечений. Просто они пересели в машины, обзавелись огнестрельным оружием и числились не в какой-нибудь сотне кочевого воинства, а в бригаде знаменитой итальянской группировки.

Все то время, что они ходили под Эриком, их побаивались и уважали даже свои. Впрочем, своими были только Садык и Бек. Все остальные – врагами, с некоторыми из которых заключались временные союзы.

Врагом была и маленькая девочка с круглыми от ужаса глазами. Не таким уж злейшим врагом, чтобы расправиться с ним немедленно. Но Садык никогда не упускал возможности немного позабавиться даже с самым маленьким, самым жалким отродьем чужого племени.

Эллочка не знала, что умереть ей пока не суждено. Белая как мел, она завороженно смотрела на улыбчивого убийцу Тошки и не знала, что делать. Далеко убежать от него она не надеялась, потому что вдруг разучилась не то что бегать – двигаться, просто двигаться. Ей очень хотелось поднять руку и отодвинуть подальше Тошкину голову, чтобы кровь перестала пачкать колено, однако она не могла сделать даже такое простое движение. Вжавшись в угол машины, она ждала, что будет дальше, не надеясь ни на что хорошее.

– Боишься? – догадался бритоголовый мужчина, улыбаясь все шире и шире.

Ухватившись за хохолок на Тошкиной голове, он снял ее с палки, подбросил на ладони, как бы взвешивая, и небрежно зашвырнул в кусты. А сук продолжал держать в руке, острый, окровавленный. Сук раскачивался перед лицом девочки, требуя ответа на заданный вопрос.

– Никого я не боюсь. – Она произнесла это без малейшей уверенности, вызвав насмешливое хихиканье бритоголового.

– Врешь, боишься, – сказал он. – И правильно делаешь. Я ведь не только собак кушаю. Деток тоже. Они не-е-ежненькие... Косточки мя-я-ягонькие...

Все страшные сказки, которые еще недавно читала Эллочке мама, разом вспомнились ей и показались непридуманными историями из жизни. Она испытала весь тот ужас, который охватывал всех малышей, заблудившихся в темном лесу. От острого чувства полного одиночества и обреченности у нее пропал голос.

– И куда только твои родители смотрят? – с притворным негодованием спросил мужчина. Его улыбка – пшик! – и погасла. Только глаза продолжали улыбаться, узкие, непроницаемые в своей черноте. – Где они, твои родители, а?

Ему хотелось поговорить с маленькой беззащитной девочкой, брошенной на произвол судьбы. Эллочка, к своему изумлению, сумела пошевелить губами и даже рукой:

– Там...

– Где там? На дереве? Они на деревьях живут, как обезьяны, да? – Мужчина с трудом сохранял серьезность.

– За деревьями дом, – тихо объяснила Эллочка. – Там моя мама...

– А ты здесь, – констатировал мужчина.

– А я здесь. – Она прерывисто вздохнула и почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

– Она тебя не любит, твоя мама. – Бритая голова укоризненно покачалась на массивной шее, перехваченной золотым жгутом. – Ей все равно, что с тобой будет. Бросила тебя одну. А сама трахается, наверное. Ты своим родителям не нужна совсем. Они будут даже рады, если ты пропадешь.