Личное задание

– Хряк, он и есть хряк, – философски заметил Суля, быстрыми, точными движениями пересчитывающий деньги. – Оставил на пару раз выпить-закусить, жмот. А ему еще кирпич и щебень подавай!

Комиссар беспечно махнул рукой:

– Значит, оплатим по безналу... Потом... Когда-нибудь... Может быть... Гы-ы...

Парни заржали, и молодой оптимизм попытался вернуться даже к Суле, раздосадованному результатами утреннего поединка. Но от смеха щелкнула челюсть, заставив его поморщиться.

– Ты чего? – участливо спросил товарищ. – И бланш еще этот... Конкретный, прямо скажу, бланш.

– Ковбой тут у нас под боком объявился, – указал Суля кивком на соседний дом. – Борзый.

– Здоровье у него лишнее? – недобро удивился Комиссар и пообещал уверенно: – Отдаст. Хочешь, пойдем проведаем твоего ковбоя?

– Не к спеху... Вот Хряк свалит, тогда и включим мужика этого в программу культурных развлечений.

Комиссар поскреб темя и признался:

– Телки мне больше всяких мужиков нравятся.

– Смотаемся в город, – сказал Суля, продолжая глядеть на ненавистный ему дом, – снимем какую-нибудь соску на вечерок. – Он причмокнул губами.

– С нашими финансами телок только возле вокзала искать, – невесело констатировал Комиссар. – По полтиннику за штуку.

– Чем синеглазок немытых, так лучше пролетариат бесплатно трахать... Дрыном по хребтине. – Суля сплюнул. – Вот же паскуда этот Хряк! Сам оттягиваться в городе будет, а мы торчи теперь на стройке, как проклятые...

Парни никогда не испытывали к шефу того уважения, которое старательно изображали в его присутствии. Да и телохранителями их можно было назвать с большой натяжкой. В первую очередь оба являлись хранителями своих собственных молодых и здоровых тел. Хозяин мог бы ограничиться Рокки, но пес не умел приносить тапочки, а эти двое умели. И не только тапочки, но и любые другие предметы. Кроме того, смотрелись они достаточно внушительно, чтобы Мамотину в общественных местах не перечили и уступали дорогу. Живые двухметровые декорации обходились ему недешево, но за любые удовольствия приходится платить, будь то минет проститутки или холуйская улыбочка охранника.

Суля на улыбки был не очень щедр – фиксы, хоть и золотые, не слишком располагали к веселью. Были бы зубы в драке потеряны, а то...

В позднем отрочестве он задумал стать бандитом. Кличку себе придумал – Сулейман, собрал кодлу. Поначалу они только карманы алкашам чистили да у припозднившихся женщин сумочки отбирали, а потом и настоящее дело подвернулось. Завелся в округе один коммерсант, грек по национальности. Кафешку держал, пару чебуречных. К нему-то и вломились юные разбойнички в шапочках с прорезями для глаз. Он один дома был – бабы его с утра по своим бабьим делам разбежались. Наставили ребятишки на него две поджиги, один настоящий обрез и стали дознаваться, где деньги лежат. Грек сразу отдал штуку, а налетчикам показалось мало. Скрутили его проволокой, заткнули рот и приступили к пыткам. Например, утюг в ход пустили – тогда про этот способ даже анекдоты ходили. Потом ногти срывали плоскогубцами. А под конец стали убивать, потому что денег у грека больше не оказалось, а значит, и жить ему было больше незачем. Резали его ножами, найденными в кухонном шкафу, все по очереди. Плакали, блевали, но резали. На прощание дали друг другу разные страшные клятвы и разошлись по домам.

А недели через три всех трех мушкетеров вычислили. Один крендель свою долю взялся просаживать в том самом кафе, которое принадлежало недорезанному коммерсанту. Живучим он оказался, падла. Или кухонные ножи – тупыми. В общем, не повезло налетчикам. Большие сильные мужики выловили их поодиночке и привезли ночью в кафе. Двоих заживо сварили в электрическом чане на кухне, а Сулю в кипяток только по колени окунули – пожалели. Он был тогда светловолос, упитан, щеки носил румяные. Зачем такой товар портить, сказал грек, остановив жестом своих заступников, и принялся неловко расстегивать ширинку перебинтованными руками.

Товар все-таки испортили – выбили Суле передние зубы, не поверили его слезным обещаниям, что кусаться не будет. У проклятого грека оказалось много друзей и родственников, поэтому несколько суток, проведенных в подсобке кафе, запомнились Суле необычайно ярко, хотя, конечно, мемуары на эту тему он писать не собирался. Изуродованные ноги и вставные зубы тоже не давали забыть о печальном опыте.

Суля с ненавистью взглянул на раскаленное добела солнце и спросил у Комиссара:

– Пиво в холодильнике осталось?

– Последние две банки выцепил.

– Тогда водки притащи, что ли.

Комиссар рассудительно ответил:

– Пусть сначала Хряк свалит, потом и отметим его отъезд.

– Ага! – злобно буркнул Суля. – Как же! После него всегда хоть шаром покати. Он лучше гаишникам за перегар сотенную отстегнет, чем нам хоть каплю оставит.

Комиссар поскреб ощетинившуюся голову, забравшись пальцами туда, где за надбровным дугами начинался лоб, и сокрушенно вздохнул.