Лярва

— Вот в том-то и дело, что немного! — Волчара с восторгом переводил взгляд с одного на другого. — Девчонке лет десять, не больше. И эта Лярва вовсе не такая старуха, как кажется. Так что дерзайте, други! — он опять разлил по рюмкам водку и подмигнул Дуплету: — Тебя-то нам как, списывать со счетов аль нет?

— Да уж сегодня мне за вами не угнаться! — хохотнул Дуплет и тут же поморщился от боли. Однако попытался продолжать беседу в весёлом ключе: — Разве что на русскую жалость давить, на сердоболье: так, мол, и так, пострадал за правду, за дружбу! Вышел один и без оружия против лютого зверя и.

— А чего ж ты, горе-охотник, оказался без оружия-то?

Посыпались смешки и шуточки, сопровождаемые новыми рюмочками и новой азартной работой вилок и челюстей.

— Ей что же, меньше пятидесяти? — Шалаш недоверчиво и отрицательно качал головою, с усилием проглатывая очередной кусок.

— Гораздо, что ты! Ей и сорока нет! — Волчара широко улыбнулся. — Так что определяйся поскорее! Если поворотишь нос, то я не такой брезгливый!

— Уступаю без раздумий! — отмахнулся Шалаш.

— Ох, смотри, пожалеешь!

— Ладно вам! Давайте уже. — подытожил Дуплет, и они снова выпили.

И здесь Волчара, сидевший за столом на таком месте, с которого всего удобнее просматривался угол и ограждавшая его занавеска, уже несомненно увидел чьё-то движение за нею. Кто-то быстро шевельнулся там и замер, как будто испугавшись, что может быть рассекречен.

Изменившись в лице, Волчара призвал всех к молчанию, встал и крадучись подошёл к занавеске. И в тот момент, когда он её отдёрнул, со стороны входной двери раздался глуховатый голос хозяйки:

— Девка моя там. Пусть сидит, это её место. Она вам не помеха.

Все трое изумлённо уставились в угол, где на табурете сидела худенькая девятилетняя девочка с очень большими испуганно моргавшими глазками, совсем некрасивым скуластеньким личиком, коротко остриженными русыми волосёнками и с бледною, тонкою и какою-то болезненно синюшною кожей, сквозь которую очень отчётливо и рельефно проступали вены — по всему телу, даже под глазами.

Увидев себя открытой, да ещё предметом всеобщего рассмотрения, девочка кинулась было к двери, ведшей в другую комнату, но мать грубо шикнула на неё, обозвав «сучкой», — и «сучка» безропотно воротилась на прежнее место. Растерявшийся Волчара также вернулся за стол, и все гости теперь хранили настороженное, удивлённое безмолвие.

Первым подал голос Дуплет, откашлявшись, и весьма нерешительно:

— Э-э-э, хозяюшка, драгоценная вы наша! Может, девочке всё же стоит в другой комнате побыть покамест? Только этот вечерочек, пока мы тут будем, что называется, души распоясывать.

— Ей-богу, иной раз у нас самих от наших же речей уши в трубочку! — поддержал его Волчара, энергично кивая.

— Я сказала: девка вам не помеха! — И женщина опять задёрнула занавеску, скрыв девочку от любопытных глаз. — Она живёт здесь и спит здесь, на этом диване. А вот вы потом пойдёте спать в спальню.

— Но, может быть, хотя бы пока. — начал было Волчара.

— Всё, тема закрыта! — отрезала хозяйка, садясь со всеми к столу и придвигая к себе пустую тарелку. — Тушится ваша утка, скоро подам. А ты что же, мил человек, не все рюмки видишь? — И она подвинула Волчаре свою рюмку, после чего он быстренько и с чувством исполнения приказа налил водку всем, включая хозяйку.

Нет нужды подробно останавливаться на темах, обсуждаемых за столом: разговор был более крикливым, чем содержательным. Если поначалу гости держались скованно и не могли сразу выбросить из головы пятого слушателя, находившегося за шторкой, то далее, с течением времени и с возрастанием опьянения, голос рассудка становился всё менее различимым.

Беседу начал Волчара. В его подробном, даже художественном рассказе о встрече в лесу с медвежьим семейством чем дальше, тем больше возвышалась роль самого рассказчика и измельчалось решающее участие Шалаша. Последний, впрочем, был верен себе, помалкивал и даже кивал, равнодушно взирая на присвоение другим собственной мужественности. Видимо, он давно уже свыкся с характером своего товарища, имевшего в этот вечер к тому же явственные цели заигрыванья и набора очков в глазах хозяйки. Что касается Дуплета, то опьянение действительно благотворно сказалось на его страданиях: он всё более забывал о своей боли и часто вступал в общий разговор с шутками, анекдотами и охотничьими байками. В ходе застолья хозяйка неоднократно отлучалась на кухню, дополняла стол закусками и приносила всё новые бутылки с водкой. Её уходы и приходы сопровождались всё более плотоядными взглядами Волчары в её сторону, вызывавшими хитрые усмешки Дуплета. О самой женщине надо сказать, что она, с её мрачною и немногословною натурой, принимала участие в беседе ровно настолько же, как и Шалаш, то есть ограничивалась киванием, поддакиваньем и редкими одобрительными возгласами или междометиями, когда они уже совершенно необходимо требовались ходом беседы. Девочка всё это время находилась в своём укрытии безотлучно.