Лям и Петрик

На улице, кроме их шумной компании, никого не было. Кругом безлюдные скверы, фонари, прохлада, полночь.

Петрик отстал от компании, ему было нехорошо, тошнота подступала к горлу.

Он задержался у витрины, опустил голову; мучительная судорога сотрясала все его тело.

Когда он немного пришел в себя и оглянулся, никого уже вокруг не было. Он поплелся в сквер и рухнул на скамейку.

На другой день после пьянки все были точно в чаду. Петрику было невыносимо стыдно. Он совсем расслаб, в животе и в горле стояла какая-то гадость, от которой невозможно было отделаться.

Вскоре вся компания разъехалась, один Йотель задержался в городе.

Под вечер Петрик, зайдя в номер к Йотелю, чтобы договориться насчет завтрашнего отъезда, увидел, как Йотель растерянно шагает из угла в угол, а в сторонке у шкафа стоит женщина.

Петрик пригляделся к ней: пожилая женщина, на которую напялено множество одежд. Увидев Петрика, она смолкла и, раньше чем он успел обратиться к своему хозяину за распоряжениями, ухватила его за руку:

— Ты что здесь делаешь, Петрик? А Лям где?

Петрик оторопел: новая напасть на него!

А женщина повернулась к Йотелю и продолжала:

— Именно сейчас выпал «счастливый случай», как вы выразились, чтобы выразить нам свои «симпатии». Встреча с вами опасна для нас. Я ее не ожидала. Мы таким образом проверим, кто вы такой. Вы можете нам предоставить на один день вашу бричку и ваш паспорт?

Йотель молчал.

— Да или нет? — тихо, но требовательно спросила женщина.

— Да, — еле слышно проронил Йотель.

— И еще одно. Вы, как я вижу, занимаете двойной номер. На сегодняшнюю ночь вы нам одну комнату уступите. В соседней будете вы ночевать, а эта останется в нашем распоряжении.

Йотель молча кивнул головой.

Женщина ушла. Через минуту она вернулась с каким-то высоким мужчиной и предложила стоящему в дверях соседней комнаты Йотелю идти спать. А насчет Петрика она сказала:

— Этот может остаться здесь.

Петрик уже с первых минут узнал этот твердый, волевой голос и чуть не закричал от радости, но вовремя взял себя в руки.

Не зажигая огня, женщина велела высокому мужчине устроиться на кровати, а сама стала стелить себе на стульях. Но мужчина отказался.

Сквозь окно просачивался скудный ночной свет, и Петрик в полумраке видел, как мужчина стелется, и по ухваткам узнал Аршина.

У соседнего окна женщина сбрасывала с себя лишние одежды и с каждой минутой становилась стройней. Петрик был вне себя от радости и нетерпения. Он в полутьме приблизился к ней и с каким-то всхлипыванием выдохнул:

— Элька!

Аршин устроился на своем ложе из стульев, затем присел и опустил голову.

Петрик рассказал все, что случилось с ним и с Лямом и каким образом он очутился здесь.

Элька успокоила его, а потом чуть слышно сказала такое, от чего у Петрика мурашки побежали по спине:

— Остерегайся Йотеля… Это темная личность… Он из нашего местечка…

— Из нашего местечка?

— Да, только ты его не знаешь. Он уехал от нас еще смолоду. Впрочем, хорошо, что ты у него. Это может пригодиться… Мы случайно попали сюда и, как на грех, встретили его здесь, в гостинице. Дай бог, чтобы ничего дурного не случилось!

Петрик неохотно послушался Эльку, когда она велела ему идти спать. Его переполнила благодарность к ней. Он благоговел перед ее делами, преклонялся перед ней за то, что ей приходится скрываться, за то, что она такая решительная, стойкая, то есть за все то, за что ее многие ненавидят. За нее он готов хоть в огонь и в воду!

Ложе, на котором он пристроился, жгло его огнем, точно все увиденное и услышанное сегодня подстилкой легло ему под бок. Он долго ворочался у себя, пока наконец не уснул с горячей надеждой на какие-то важные дела и с тревожным ощущением того, что в соседнем номере, несмотря на полночный час, все еще горит свет и там вышагивает толстый господин, глухо топая босыми ногами так, что топот этот разносится по всем номерам. Время от времени топот затихал, словно тамошний жилец затаился и готовит новые козни на погибель своим ненавистникам.

[21]

Если правда то, о чем болтал коридорный про мать, то Петрику остается только лечь и помереть или бежать домой и бухнуться матери в ноги.

Все же Петрику хотелось чуть-чуть пофорсить перед Элькой: выпил, мол! Ведь такое бывает только со взрослыми, а с ним случилось сейчас, и впервые. На него вдруг нахлынуло ощущение взрослости и точно день его жизни стал безмерно широким и емким. Хотелось, чтобы обо всем этом узнала Переле, но только не мать.

Как-то давно, еще в местечке, он купался в Буге и далеко заплыл, а Лям сидел на берегу и кидал камешки в воду. Один камешек угодил Петрику в голову, и его сразу словно обожгло. Немного испуганный, он подплыл к берегу, нащупал больное место и увидел на пальцах кровь. Его охватила гордость: значит, у него дырка в голове. Подумать только, первый раз в жизни — дырка в голове!

Веселый, радостный, помчался он домой и еще с порога закричал:

— Мама, у меня дырка в голове!