Лям и Петрик

В повести почти полностью отсутствует описание традиционной еврейской жизни, хотя ее действие начинается в очень консервативном маленьком местечке. Но герои повести так бедны, что у них нет сил ни на что, кроме выживания. Кроме того, в поле зрения персонажей, которые неотделимы от своего автора, попадает только то, что могло привлечь их внимание, а это, конечно, не рутина еврейской повседневности, как бы она ни была экзотична. «Лям и Петрик» — это, так сказать, антиэтнографическая повесть.

И все же какие-то важные детали традиционного быта проскальзывают в ней, особенно в ее первой, «местечковой», половине. Лям происходит из очень бедной (все его братья и сестры зарабатывают ремеслом, а не торговлей), но в прошлом сравнительно благополучной семьи. У них есть самое главное — собственный дом. То есть когда-то это семья принадлежала к почтенному сословию обывателей, балебатим. История семьи Ляма — это не история нищеты, это история обнищания, упадка и вымирания.

Есть еще несколько деталей, которые и тогда не выглядели чем-то повседневным, а потому задели воображение Ляма. Жители местечка, особенно женщины, верят в цадиков-чудотворцев, например, мать Ляма хочет отнести записку на могилу ребе-чудотворца. Туберкулез, который косит членов семьи Ляма, объясняют проклятием ребе из Саврани[7]. Рядом с гробом умершей в девичестве сестры Ляма ставят свадебный балдахин. Но и этой экзотике автор не дает никаких внутренних объяснений, как не дает их вообще ничему, происходящему в повести.

Например, читатель не знает, на каком языке общаются между собой Лям и Петрик. Читателя это не должно волновать, как это не волнует героев повести, чье общение протекает безо всяких лингвистических рефлексий. Только в середине повествования Квитко мельком сообщает о том, что Петрик знает идиш, что было характерно для украинского меньшинства, проживавшего в еврейских местечках. Вероятно, и Лям знает украинский, но это никак специально не обсуждается.

5.

Так все-таки где же среди голода, смертей и побоев притаилась радость? Да вот же она. Все, что делают Лям и Петрик (а это часто очень тяжелая и грязная работа), они делают с радостью, с любопытством, с интересом. Мир прекрасен сам по себе.

Вот Лям становится помощником маляра. Тяжелая работа, в результате которой мальчик упал с крыши и разбился чуть не насмерть. Но пока, работая на раскаленной крыше, Лям видит вот что:

Внизу лежал солнечный город, зеленели леса и долины, весело переливались речки. Какая красота кругом! Какое чудесное лето! Вон там из высокой мельничной трубы валит дым, а там по дороге тянутся крестьянские телеги. Во дворе под деревьями пляшут две точки: то сольются в одну, то пляшут одна над другой — это резвятся две собачки. Жалко, мельница загораживает, а то Лям наверняка увидел бы свой город, свой дом. А если б бабушка вышла на крылечко, и ее бы узнал.

Лям и Петрик, выросшие здоровыми среди больных и умирающих, каждый день воспринимают с радостью, как подарок, как особую награду. Люди часто злы, еще чаще равнодушны, но есть то, что всегда радует, — это все время обновляющийся мир, который сулит новые, неизведанные радости. А когда становится совсем невмоготу, можно просто встать и отправиться бродяжничать по свету. Уйти куда-нибудь. Хуже не будет. Так, на середине повести Лям и Петрик, распрощавшись с родным местечком, уходят странствовать, становятся беспризорниками.

Лям по дороге теряет Петрика. Потом попадает в Николаев, из Николаева — в Херсон. Меняет ночлеги и занятия. Окружающая его жизнь груба и жестока. Среди прочих приключений он работает помощником коновала, который холостит коней и быков. Отбивается в ночлежке от гомосексуальных домогательств. Попадает в полицию. Но все-таки выход есть. Всегда можно встать и уйти. Встать и уйти — это и есть формула счастья.

Херсон пришелся Ляму не по душе.

Но тут он встречает ватагу бродяг-босяков, бредущих работать на шахтах Донбасса. Решение очевидно.

На рассвете Лям ушел вместе со всеми, босой, оборванный, навстречу встающему солнцу.

Лев Моисеевич Квитко (1890–1952) — еврейский поэт и переводчик. Рано осиротев, он некоторое время посещал хедер, с 10 лет начал работать. С 1917 года жил в Киеве, где были изданы его первые поэтические сборники. В 1921 году поселился в Берлине, затем в Гамбурге, где продолжал издавать свои стихи.