Лягушка-колодезница

— Ну, все, — говорит, — сейчас малость передохнем и ларь будем спускать.

А Иринка шкатулку показывает и смеется:

— Это мне от лягушки подарок…

Сосед вытер брезентовой рукавицей штуковину, которую дочка из грязи достала, и она засверкала, запереливалась разноцветными огоньками, словно радуга из-под грязи на свет проглянула. У Иринки от радости слезы закапали: вот подарочек, так подарочек!

— Ну, чего ты ревешь! — говорит ей отец. — Никто у тебя эту безделицу не отберет. У нас здесь богатеев больших не было: стекляшки какие-нибудь для красы сверху прилеплены, вот и светятся. Твоя будет шкатулка, иди, в теплой воде вымой, потом поглядим, как она открывается…

Дочка тут же ушла. Мы спустили в колодец новехонький ларь. Сосед хмыкнул:

— Ну, все! Завтра выпущу пучеглазую — пусть плывет, куда хочет — в колодец уж больше ей не попасть. А то, видишь, повадилась по субботам к нам в баню ходить! Наверное, внутри жила широкая до реки, вот по ней к нам в колодец и добиралась квакушка.

Отработавшись, мы пошли в дом погреться и закусить. На столе вместо разных огурчиков и грибочков, ожидаемых мною, стояла все та же стеклянная банка с лягушкой. У хозяйки, видать, времени не осталось на угощение, все флакон свой, наверное, нюхала.

Подошел я к столу, ткнул в стекло, сквозь которое, не мигая, смотрела лягушка, принесшая столь хлопот, и шутливо сказал:

— Ути-ути, а сколько у нас нынче пальчиков на передних ногах?

— Не ногах, а руках, — вдруг услышал я из-за спины чей-то голос. Я не сразу и сообразил, что Иринка со мной разговаривает: такой странный был голос и сами слова тоже. Я ей так и сказал:

— Ну вот, странно ты рассуждаешь!. У животных бывают или лапы или ноги, а рук не бывает…

— Она не животное, а царевна, которую злой волшебник заколдовал в лягушку. Поэтому у нее и пять пальчиков впереди, как у нас, а не как у лягушек.

— Ну, это стекло увеличивает, — сказал я.

— А ты сверху глянь, — посоветовала мне Иринка своим странным голосом.

Я взглянул в банку сверху, а в ней — никого…

— А лягушка где? — спросил я и снова взглянул в банку, теперь уже через стекло. Так я снова увидел лягушку. Она, как и прежде, стояла на задних ногах, опираясь передними о стекло, и как будто внимательно вглядывалась в меня. Но была неподвижна и даже прозрачна — в общем, одна видимость, а не лягушка.

Сосед, как и я, позаглядывал в банку, обрадовался и говорит:

— Ну, вот видишь, как само все получилось, даже лунку сверлить во льду больше не надо: исчезла лягушка.

Жена его вышла из кухни и говорит:

— Вы тут рассуждаете, а о главном не знаете. — При этих словах она вытащила из-за спины дочку, а у той в ушах вздеты сережки, похожие на паутинки из тонкого серебра, а по ним камушки переливчатые, как росинки, разбросаны. Мы лишь ахнули. Я таких в телевизоре не видал, а не только на ком-нибудь из деревни.

А хозяйка нам объясняет:

— Наверное, все-таки непростая лягушка была. Когда дочка шкатулку домой принесла, лягушка тогда еще плавала. Я сама видела, как Иринка ей что-то шептала… Потом мы отмыли шкатулку, потом открывали, потом уж Иринка обновку надела. Вышла, значит, Иринка, сережки лягушке показывает — та, как будто бы, тоже любуется, через стенку вот так смотрит. Хотела Иринка ее на руки взять, а там — нет никого!?

Тут Иринка на ухо своей матери что-то проговорила, взяла со стола банку и утащила за переборку.

— Я ее кормить буду и воду менять, она ко мне снова вернется, — долетел до нас ее голос. — Она вас боится, поэтому и не кажется. А то вы ее снова в реку к щукам бросите!

Мы с соседом переглянулись и промолчали. Сосед, правда, хмыкнул, но спорить не стал: пускай, дескать, делает как ей нравится…

Вот такая история.