Лягушка Басё

Вы прочитали ветвь повествования для выбора по совету умного директора. Хотите сделать шаг назад и прочитать вариант концовки для выбора по совету  доброго раввина?

Откройте оглавление и перейдите на главу Машаль третий. Плеск воды. Эхо.

Или, может быть, вы хотите сделать два шага назад и прочитать как развивались события на Розовой половине?

Откройте оглавление и перейдите на главу Машаль второй.На Розовой половине.

Или даже начать с самого начала и прочитать версию истории от Ладо Чхартишвили?

Откройте оглавление и перейдите на главу Бакаки Басё. Повесть в тостах.

Машаль третий

Плеск воды. Эхо

Как мы с вами решили, так я ему и сказал, только красиво.

- Посмотрим на наше дело, как будто прочитали про него в книжке. Кому выгоднее, чтобы Либера Горалика убили? Сыну. Он становится главный наследник, так? Значит, он должен быть и главный подозреваемый, так по-вашему?

- Б-безусловно. Стало быть, вы пришли к заключению, что преступление совершено по расчету?

- Погодите, - поморщился. - Куда вы так торопитесь? Доктор Ватсон разве торопился, когда Шерлок Холмс делал ему дедукцию?

- Прошу прощения. П-продолжайте.

- Но кроме логики есть еще психология. Это паровоз, поставь его на рельсы, поедет куда машинист поведет. А человек не машина. Куда надо - то ли поедет, то ли нет. Вы видели Кальманчика? И вы таки серьезно думаете, что этот студень в ермолке, этот религиозный импрессионист, способен проткнуть папашу аршином? Да он от нервов  этим аршином себе ногу проткнет! Нет, Эраст Петрович, Либера ухайдакали не по расчету, а с чувством. С очень сильным чувством – не дай б-г, чтобы кто-нибудь к нам с вами такое испытывал.

Я ему мудрые вещи говорю, а  он повернулся к двери – той, что на правой, мужской стороне и на меня даже не смотрит.

Ну и я возмутился.

- Для кого, спрашивается, я рассыпаю жемчуга, если вы не слушаете?

Он громко отвечает:

- П-полагаю, для Кальмана Горалика, который подслушивает за дверью.

С той стороны зашуршало, заскрипело.

- Откуда вы знаете, что это Кальман? – удивился я.

- Под кем другим так скрипели бы половицы?

Фандорин кинулся к двери, повернул ключ, выбежал на лестницу. Я за ним.

И что вы думаете? По ступенькам действительно топал-пыхтел бегемот Кальман. Он успел убежать не очень далеко, при таком-то весе.

- Вернитесь-ка обратно, молодой человек, - велел Фандорин. - Нам нужно поговорить.

Кальман спустился обратно, весь багровый.

- Я не подслушивал, клянусь вам! Я хотел почитать молитву над телом бедного папаши. Подергал дверь – закрыта. Удивился. Слышу – голоса. Кто бы, думаю, это?

- Не лгите. Если бы вы подергали дверь, я бы услышал, у меня отменный слух. Вы стояли, подслушивали и очень нервничали – переминались с ноги на ногу. Это вас и выдало. Желали узнать, удалось ли вам свалить вину на мачеху? Это ведь вы направили нас по ее с-следу.

- Не убивал я папашу! – воздел руки к дверной притолоке Горалик-младший. - Я уже клялся вам и еще поклянусь! Самой страшной клятвой, которую еврей произносит с трепетом! Клянусь Именем, Которое Нельзя Произнести – я не убийца! И пусть гром с молнией поразят меня в эту самую минуту, если я сказал такую клятву и соврал!

Фандорин искоса посмотрел на меня, и я кивнул.

Молодой Горалик с детства был молитвенник. Другие мальчишки носятся, играют, а Кальманчик в синагоге прилуживает, тоненьким голоском молитвы напевает. Все думали, он в ешиву поступит, ученым станет, но наука плохо давалась его жирному мозгу, и рисовал он всегда лучше, чем писал буквы.

- Вы мне не верите – ладно. – Голос бегемота задрожал. - Но вы не можете не поверить реб Менахему. В пятницу по вечерам я всегда хожу к нему на праздничную трапезу, и мы допоздна засиживаемся за божественными беседами. В этот раз я пробыл там до самого рассвета!

Фандорин взял меня за руку, отвел в сторону.

- Кто это – реб Менахем?

- Раввин ихней синагоги, что на Белостокской улице. Лично я туда отродясь не хожу, и реб Менахем Зельманович, честно вам скажу, не мой герой. Он любит тех евреев, кто богатый. И чтобы понравиться барчуку вроде молодого Горалика, вполне может терпеть его болтовню целую ночь напролет.

- А может этот раввин за мзду дать ложное свидетельство?

- Под клятву – никогда. Зельманович - толстосумский прихвостень, но он раввин, и он еврей. Никакой еврей именем Божьим брехать не станет. Кальман говорит правду.

- У меня стопроцентное алиби! – подал голос бегемот. - Вам, может, и не знакомо это слово, но настоящие полицейские, будьте уверены, его знают! И они меня подозревать не станут!

- Если Кальман вернулся только на рассвете, у него действительно алиби, - сказал Фандорин. - Судя по состоянию трупа, смерть наступила никак не позднее п-полуночи.

И громко:

- Хорошо, Кальман Либерович, свидетеля мы опросим, а пока вы свободны.