Лягушка Басё

- Ну что вы! Луарсаб Вахтангович был редкий человек! Мечтатель, грезивший о несбывшемся. О далеких морях и островах, о земном рае. И он очень страдал от одиночества. Это ведь ужасно, когда самые близкие люди тебя не любят и ты подозреваешь, что они ждут-не дождутся твоей смерти… Конечно, Луарсаб Вахтангович сам в этом виноват. У него был очень трудный характер, ему немного не хватало деликатности...

Я не удержался, хмыкнул.

- Это всё равно, что сказать «свинье немного не хватало аккуратности!».

Управляющий поглядел на меня с укором. 

- И все равно, Луарсаба Вахтанговича очень жалко.

- А какие достоинства вы находите в остальных членах семьи? – с интересом спросил Фандорин. – П-признаться, они произвели на меня тягостное впечатление.  Супруга еще ладно. Как говорится, муж и жена – вода темнá, но собственные дети! Я не заметил, чтобы они г-горевали по родителю.

- Ах, как вы к ним несправедливы! – расстроился добрый Иванэ. -  Костя, конечно, очень эгоцентричен, но художники все такие. Мне кажется, у мальчика огромный талант. Я мало что понимаю в искусстве, но Костины скульптуры по меньшей мере оригинальны. Не следует подходить к человеку искусства с обычными мерками. И потом Костя  чрезвычайно одухотворенный, до экзальтированности верующий юноша. Это недюжинная личность!

- А княжна? Это, как точно выразился господин Ладо, маленькое ч-чудовище? Неужто вы и в ней усматриваете какие-то достоинства?

- Наташенька? Господи, да разве вы не поняли, что за ее колючестью скрывается ранимое, обнаженное сердце? Ей шестнадцатый год, это возраст, когда девушка раскрывается, как цветок, ждет любви. А у бедной Нателлы увечье, хромая ножка. Девочка знает, что любви в ее жизни никогда не будет и, конечно, это очень ее ожесточает. Но вы посмотрите, какая она умненькая, сколько в ней характера! А эта ее мечта об Америке и самом высоком небоскребе? Ведь прелесть что такое!

Батоно Эраст рассматривал управляющего с любопытством.

- Ну уж княгиню, я полагаю, даже вы «прелестью» не назовете. Злющая, бессердечная, брызжущая ненавистью мегера.

- Кто, Лейла Давидовна?! О, на ее счет вы тем более ошибаетесь! Она удивительная женщина. Ей очень не повезло в жизни. В ранней юности ее выдали за нелюбимого, чуждого ей человека. Колючесть, даже грубость – это своего рода черепаший панцырь, под которым Лейла … я хочу сказать, Лейла Давидовна прячет нежную и мягкую душу.

- Нежную и мягкую?! – поразился Фандорин. - Ну уж это, извините, совсем маниловщина! Княгиня – просто к-кобра. Того и  гляди вопьется ядовитыми клыками.

У Ивана Степановича от возмущения задрожал голос.

- Не надо так про нее говорить! Вы ее совсем не знаете! Вот, видите мой шарф?

Он потрогал шарф, которым была обмотана его шея. В кабинете было холодно – поздняя осень. Из-за несчастья дом не топили.

- Его связала для меня Лейла Давидовна, собственными руками. Потому что в прошлом месяце я простудился и никак не мог справиться с кашлем. Вот какая это женщина, а вы – «кобра». Стыдитесь!

Батоно Эраст потупил голову.

- Сожалею, что рассердил вас. Беру свои слова обратно и прошу за них извинения.

- Ну то-то же… - проворчал Иванэ. – Вы, сыщики, из-за своего ремесла видите в людях только плохое. Хорошее вас не интересует.

- Кто убил господина Гуриани – вот что меня сейчас интересует. Не сомневаюсь, что вы знаете людей, живущих в доме, лучше, чем я. Скажите – не по логике, а по вашему ощущению – кто из них совершил убийство? Ведь вы как умный человек понимаете, что князя убил кто-то свой, д-домашний. Кого вы подозреваете?

- Никого. – Иванэ смотрел на Фандорина ясными, глазами. - Я вообще об этом не думаю.

- Почему?!

- Потому что умный человек знает, о чем можно думать и о чем нельзя. Я запретил себе задаваться этим вопросом. И не задаюсь им.

Больше батоно Эраст управляющего ни о чем не спрашивал.

- Б-благодарю. Вы мне очень помогли.

И мы вышли.

Я думал, что Иван Степанович очень хороший человек. Сейчас мы с вами немножко выпьем за то, чтобы все наши друзья были очень хорошими людьми, а все очень хорошие люди были нашими друзьями, и я расскажу, что было дальше.

Не до дна!

Иванэ меня растрогал.

- Батоно Эраст,  - говорю, - я назвал Ивана Степановича умным, а он больше, чем умный. Он мудрый. Эх, как бы мне научиться не думать о том, о чем нельзя думать?

- Ум и мудрость – совсем разные вещи, - ответил мне Фандорин. - Умному человеку труднее достичь мудрости, чем неумному. Мешает изворотливость мысли. Мудрость всегда п-проста. Да бог с нею, с мудростью. Был бы я мудрец, ни одного преступления не раскрыл бы. Говорил бы себе: «Суета сует, всё суета. Что пользы человеку от трудов его? Что было, то и будет делаться. Творящий зло от зла и погибнет, надо лишь предоставить его собственной к-карме».  Кому нужен такой сыщик?

Я спросил:

- Вы говорите, что Иванэ вам помог. В чем помог? Он же сказал, что даже не думал про то, кто убийца!

- Зачем ему про это думать, если он и так знает. Но теперь и я это з-знаю.

Я замер на месте.

- Откуда?!

- Одно звено цепочки – не то, чем оно казалось.

- Какое?! – закричал я. - Кто убийца?