Ли-Тян уходит

— На Гремячую ты тута-ка не попадешь. Ты лишку верст десять отмахал. Тебе бы вон теми сопками, кажись, обойти надо... А теперь ворочаться обратно придется.

— Хм... Незадача какая!... — Незнакомец покрутил головою и огорченно сплюнул. Но в черных пронизывающих глазах сверкнуло что-то лукавое, острое, незамеченное Аграфеною:

— Вот досада-то! Это, стало-быть, опять мне ноги мозолить, переться обратно!? Тьфу, дьявольщина какая!..

Предаваясь сетованиям и огорчению, прохожий полез в карман за кисетом и за трубкою.

— Что ж! — закурив, немного успокоился он. — Ничего не поделаешь... Как звать-то? — будто мимоходом спросил он.

— Меня-то? Аграфеной. А тебе на что?

— Аграфеной... Груней, значит! — не обращая внимания на ее хмурый вопрос, одобрил незнакомец. — Так... Хорошо... А нельзя ли, Груняша, мне к твоим мужикам пройти, к жилью? Отдохнуть...

— Иди... — ответила Аграфена и спохватилась: а ладно ли это так? Не заругаются ли китайцы, если она приведет к зимовью чужого?

— Ты скажи, чем они у тебя занимаются тут: корье дерут, или смолу курят?.. А, может, и самогонку гонят?

Незнакомец усмехался и испытующе вглядывался в Аграфену.

— Вот что! — озлилась та. — Ты ступай своей дорогой! Нет тебе здесь постоялых. Нечего разводить: самого-онку гонят!.. Иди, куда шел!..

Она резко отвернулась от него и быстро пошла к зимовью. Но до зимовья, до людей было еще далеко, и у Аграфены замирало сердце в ожиданьи, что встретившийся чужой человек кинется за нею следом, догонит, остановит. Она, волнуясь, прошла несколько шагов, не вытерпела и оглянулась. Тот, чужой, стоял неподвижно на своем месте и зло смеялся:

— Не бойсь! не бойсь!.. Отваливай!.. — кричал он ей. — На чорта ты мне сдалась!..

11.

Ни в тот день, ни позже Аграфена не рассказала китайцам о своей встрече в лесу с незнакомцем.

В первый момент, когда она с сильно бьющимся сердцем добралась до заимки, у нее было намерение сообщить мужикам о чужом человеке. Но она почему-то сдержалась. Она сама не знала почему, но как только она увидела Ван-Чжена и других, слова замерли на ее устах, и она промолчала. Потом, позже сказать уже показалось как-будто неловко. И так вышло, что китайцы ни о чем не узнали.

Три дня, положенные Сюй-Мао-Ю на отлучку, между тем прошли. И на четвертый к вечеру старик вернулся. Пришел он усталый и измученный, нагруженный мелкими покупками, оставив главные и громоздкие где-то поблизости. Туда ему их привез на лошади спасский крестьянин и оттуда позже они были доставлены в зимовье на крепких спинах Хун-Си-Сана и Ли-Тяна.

Сюй-Мао-Ю, отдохнув и выкурив трубку, рассказал компаньонам о делах. Он пожаловался на дороговизну всего необходимого, поругал крестьян, с которыми ему довелось встретиться и иметь дело, поохал на свои больные ноги и улегся отдыхать.

Но, видно, не все он рассказал до сна, так как, выспавшись и освежившись, он снова принялся толковать о деле.

— Надо в город ехать! — заявил он. — Кому-нибудь, у кого голова крепкая, кто счет умеет вести и кого не собьет ничей острый и болтливый язык, надо ехать в город! Есть там верные люди, с ними нужно договориться, перетолковать... Мак начнет скоро зреть, товар станет выходить. Товар не любит, когда нет на него готового купца... В городе есть купец, здесь есть товар, — вот и надо, что бы все было в порядке!

Все, выслушав старика, согласились, что, действительно, нужен во всем порядок, нужно кому-нибудь поехать в город. Пао, скорый на решения, сразу предложил:

— Пусть едет Сюй-Мао-Ю!

С Пао уже молча соглашались Ли-Тян и Хун-Си-Сан. Но Ван-Чжен скорбно улыбнулся и вздохнул:

— Нельзя натружать старые кости! Нельзя гонять старого Сюй-Мао-Ю всюду — и в деревню, и в город!.. Нет, это не годится!

Старик взглянул на Ван-Чжена и прикрыл глаза сморщенными темными веками.

— Конечно! — мотнул он головой. — Мне тяжело. Ой, как тяжело!.. Но я не отказываюсь. Я могу... Хотя, если Ван-Чжен согласится, то можно нам двум разделить между собою эту работу. Ван-Чжен учен и ловок в счете, а я крепок против краснобаев. Хорошо может, пожалуй, выйти, если мы отправимся в город оба, я и Ван-Чжен.

Теперь пытливо и внимательно посмотрел на старика Ван-Чжен и тоже полузакрыл глаза:

— Это, действительно, хорошо! — согласился он. Вслед за ним согласились с предложением Сюй-Мао-Ю и остальные.

Аграфена следила за разговором китайцев, ничего не понимая. Ее встревожила горячая беседа их, и она разозлилась:

— О чем вы это лопочите? Каку опять кумуху придумываете?.. Говорили бы по-людски, а то «фаны-ланы», «фаны-ланы»!.. Ничего не поймешь!..

— Фаны-ланы!.. — засмеялся Ван-Чжен. — Эго такая у нас нету! У нас слова свой. У тебя свой слова, у наши люди свой... Наша в город ходи: моя и старика. Дело мало-мало ходи!.. Наша городе купи мало-мало. Тебе купи гостинца. Палатока!

Упоминание о гостинце немного успокоило Аграфену. Она присмирела и перестала соваться в дела китайцев.

Но в то утро, когда оба, Ван-Чжен и Сюй-Мао-Ю, снаряженные в дорогу уходили из зимовья, она снова вскипела. Какая-то тревога закралась ей в сердце и она, скрывая ее и пряча в себе, сердито раскричалась: