Левый берег Дона

Потом в домашней аптечке обнаружили упаковку тазепама и две пачки димедрола. Одна пачка была почата. Факт обнаружения тазепама и димедрола внесли в протокол.

Когда Полонский сделал движение, как будто хотел встать, опер прикрикнул:

- Сидеть!

- Я хочу курить.

- Курите здесь.

- Я курю только на кухне, - буркнул Стасик. - Книги не любят дыма.

- Как хотите...

Дошла очередь и до книг. Глядя как опера небрежно перелистывают книги и бросают их на пол, Стасик курил, и сердце у него обливалось кровью. Две с половины тысячи томов - библиотека, которую он собирал с восемнадцати лет, - это единственное, что у него было и чем он дорожил. Он пытался протестовать, но оперы, несколько раз аккуратно положив их на пол, снова начинали швырять.

Потом люди в штатском простукал стены, подоконники и вызвали потоп в туалете, когда демонтировали унитаз.

К восьми обыск закончился, и Полонскому подсунули протокол. Журналист подписать его отказался.

- Я требую, чтобы все изъятые у меня рукописи были указаны поименно!

- Времени нет, - сказал майор. - К десяти часов обыск должен быть закончен.

- Ничего, - сказал Стасик. - Во сколько бы не закончилась подготовка нового варианта, я напишу, что обыск закончился в девять часов.

Майор покрутил носом, но согласился. Потом спросил:

- Какие еще есть замечания и пожелания?

- Мой протест против самого факта постыдного действия, которое вы называете обыском. Я расцениваю это как способ давления на журналиста.

- Вы не Евгений Киселёв. - Майор улыбнулся. - Не спекулируйте на своей профессии.

- Я действительно не Евгений Киселёв. Я - Станислав Полонский.

- Я в курсе, - сказал майор, продолжая улыбаться.

Новый вариант протокола Стасик дважды перечитал и подписался. То же самое заставили сделать и понятых. Потом понятых отпустили.

"Ну вот и всё, - подумал Стасик, озираясь по сторонам. - Ближний уик-энд придется посвятить уборке... И чего они добились, мудаки? Я такой репортаж отстучу, что у них звездочки полетят..."

Словно прочитав его мысли, майор подсунул ему второпях заполненный бланк о неразглашении информации. В связи с тайной следствия.

- Это я подписывать не буду, - заявил Полонский. - Я свои права знаю. Думаете, я буду молчать?

- Как хотите... - Майор пожал плечами. - По большому счету, это не имеет значения.

- А что, по-вашему, имеет значение? То, что в стране разгул преступности, а вы законопослушных россиян на уши ставите?

- Не делайте столь широких обобщений. Я лишь выполняю свою работу. Степень вашей виновности определит суд.

- Какой еще суд? - заорал Стасик. - Вы что с ума сошли?

Майор достал из кармана паспорт Полонского, покрутил в руках, словно раздумывая, как быть, и сунул его обратно, в карман.

- Станислав Александрович, учитывая, что вы явно намереваетесь препятствовать ходу следствия, я принял решение о взятии вас под стражу.

От такого поворота Стасик обалдел.

- Куда?!

- Для начала - в изолятор временного содержания.

- Не имеете права! Предъявите постановление за подписью прокурора!

- Мы имеем право произвести задержание подозреваемого на срок до трех суток*. После чего органы следствия обязаны предъявить обвинение или опустить на все четыре стороны.

---

Роман написан до принятия нового УПК – прим. автора

---

- Я от вас извинения принимать не буду. Даже если вы приползете ко мне на четвереньках!

- Что-то мне подсказывает, Станислав Александрович, - сказал майор, внимательно глядя на Полонского, - что мне не придется перед вами извиняться...

Глава тридцатая

Дальше всё было как во сне. Полонского не покидало чувство, что вот сейчас затрещит будильник и кафкинские бредни закончатся. Но будильник не зазвонил.

Белая "Волга" доставила Стасика в районное ОВД. Пока дежурный записывал анкетные данные (фамилия, имя, отчество, год рождения, прописка, фактическое место проживания, место работы... ), майор быстро оформил постановление о взятии под стражу.

Стасик выложил на стойку содержимое карманов, снял часы. По требованию дежурного отдал очки, пояс и шнурки. И его повели по грязному коридору. Стена, выкрашенная сине-зеленой масляной краской, потемнела от времени и настолько была обшарпана, что журналист разглядел это несмотря на сильнейшую близорукость, осложненную астигматизмом.

Лязгнула, открываясь, металлическая дверь, и Полонский оказался в небольшой камере временного содержания. Вместо нар здесь справа и слева лежал деревянный настил. Тусклая лампочка висела под потолком, освещая воистину монастырскую обстановку. Пахло мочой, немытым телом. Да так что у Стасика сразу закружилась голова.

За спиной с грохотом закрылась дверь. Коротко проскрежетала задвижка.

"Ничего страшного, - подумал Стасик. - Достоевский сидел? Сидел. Даниэль с Синявским сидели? Почему бы и журналисту Полонскому немножечко не посидеть?.. Чем я хуже других?".

- Здорово, братан, - произнес худой, как щепка, мужик, сидящий у стены на корточках. Ему было лет пятьдесят. Как минимум.

- Здравствуйте, - пробормотал Стасик.

- Да ты вот что, присаживайся, - сказал мужик. - Ты не жираф. Это они, говорят, спят стоя...