Левый берег

Изобретательный коллективный мозг тюрьмы нашел выход, устраняющий ложность положения безденежных товарищей, щадящий их самолюбие и дающий почти официальное право каждому безденежному пользоваться "лавочкой". Он может вполне самостоятельно тратить свои собственные деньги, покупать то, что хочется.

Откуда же берутся эти деньги?

Здесь-то и рождается вновь знаменитое слово времен военного коммунизма, времен первых лет революции. Слово это - "комбеды", комитеты бедноты. Кто-то безвестный бросил это название в тюремной камере, и слово удивительным образом привилось, укрепилось, поползло из камеры в камеру - перестуком, запиской, спрятанной где-нибудь под скамейку в бане, а еще проще - при переводе из тюрьмы в тюрьму.

Бутырская тюрьма славится своим образцовым порядком. Огромная тюрьма на двенадцать тысяч мест при беспрерывном круглосуточном движении текучего ее населения: каждый день возят в рейсовых тюремных автобусах на Лубянку и с Лубянки на допросы, на очные ставки, на суд, перевозят в другие тюрьмы...

Внутри тюремная администрация за "камерные" проступки сажает следственных заключенных в Полицейскую, Пугачевскую и Северную и Южную башни - в них особые "штрафные" камеры. Есть и карцерный корпус, где в камерах лечь нельзя и спать можно только сидя.

Пятую часть населения камеры ежедневно куда-либо водят - либо в фотографию, где снимают по всем правилам - анфас и в профиль, и номер прикреплен к занавеске, около которой садится арестант; либо "играть на рояле" - процедура дактилоскопии обязательна и почему-то никогда не считалась оскорбительной процедурой, или на допрос, в допросный корпус, по бесконечным коридорам исполинской тюрьмы, где при каждом повороте провожающий гремит ключом о медную пряжку собственного пояса, предупреждая о движении "секретного арестанта". И пока не ударят где-то в ладоши (на Лубянке в ладоши хлопают, отвечая на прищелкиванье пальцами вместо звяканья ключами), провожающий не пускает арестанта вперед.

Движение беспрерывно, бесконечно - входные ворота никогда не закрываются надолго,- и не было случая, чтобы однодельцы попали в одну и ту же камеру.

Арестант, перешагнувший порог тюрьмы, вышедший из нее хоть на секунду, если вдруг его поездка отменена,- не может вернуться обратно без дезинфекции всех вещей. Таков порядок, санитарный закон. У тех, кого часто возили на допросы на Лубянку,- одежда быстро пришла в ветхость. В тюрьме и без того верхняя одежда изнашивается много быстрее, чем на воле,- в одежде спят, ворочаются на досках щитков, которыми застланы нары. Вот эти доски вкупе с частыми энергичными "вошебойками" - "жарниками" быстро разрушают одежду каждого следственного.

Как ни строг учет, но "тюремщик думает о своих ключах меньше, чем арестант о побеге" - так говорит автор "Пармской обители".

"Комбеды" возникли стихийно, как арестантская самозащита, как товарищеская взаимопомощь. Кому-то вспомнились в этом случае именно "комитеты бедноты". И как знать,- автор, вложивший новое содержание в старый термин,- быть может, сам участвовал в настоящих комитетах бедноты русской деревни первых революционных лет. Комитеты взаимопомощи - вот чем были тюремные "комбеды".

Организация комбедского дела сводилась к самому простому виду товарищеской помощи. При выписке "лавочки" каждый, кто выписывал себе продукты, должен был отчислить десять процентов в "комбед". Общая денежная сумма делилась на всех безденежных камеры - каждый из них получал право самостоятельной выписки продуктов из "лавочки".

В камере с населением 70-80 человек постоянно бывало 7-8 человек безденежных. Чаще всего бывало, что деньги приходили, должник пытался вернуть данное ему товарищами, но это не было обязательно. Просто он, в свою очередь, отчислял те же десять процентов, когда мог.

Каждый "комбедчик" получал 10-12 рублей в "лавочку"- тратил сумму, почти одинаковую с денежными людьми. За "комбед" не благодарили. Это выглядело как право арестанта, как непреложный тюремный обычай.

Долгое время, годы, быть может, тюремная администрация не догадывалась об этой организации - или не обращала внимания на верноподданническую информацию камерных стукачей и тюремных сексотов. Трудно думать, что о "комбедах" не доносили. Просто администрация Бутырок не хотела повторить печального опыта безуспешной борьбы с пресловутой игрой в "спички".

В тюрьме всякие игры воспрещены. Шахматы, вылепленные из хлеба, разжеванного всей камерой, немедленно конфисковывались и уничтожались при обнаружении их бдительным оком наблюдающего через "волчок" часового. Самое выражение "бдительное око" приобретало в тюрьме свой подлинный, отнюдь не фигуральный смысл. Это был обрисованный "волчком" внимательный глаз часового.

Домино, шашки - все это строжайше запрещено в следственной тюрьме. Книги не запрещены, и тюремная библиотека богата, но следственный арестант читает, не извлекая из чтения никакой другой пользы, кроме отвлечения от собственных важных и острых дум. Сосредоточиться над книгой в общей камере невозможно. Книги служат развлечением, отвлечением, заменяют домино и шашки.