Левый берег

"Интересно, зачем же он меня все-таки вызвал? — вертелось в голосе у Ланевского, когда Петренко вел его по узкому пустому коридору к начальственной, обитой черным кожзамом двери. — Неужели что-то с Аней, или с малым?"

— Лицом к стене, руки за спину, — потребовал "вертухай", и зек исполнил заученный за долгие годы ритуал.

"Только бы не с семьей, — думал он, глядя в розоватую окрашенную стену, — только бы с ними все в порядке. А то я не переживу. Все переживу, но не это".

Петренко громко, как-то даже бесцеремонно, постучал в дверь.

— Войдите! — послушался сочный бас.

"Вертухай" открыл на себя створку и, изобразив подобие постойки "Смирно", отчеканил:

— Товарищ полковник, заключенный Ланевский по Вашему приказанию доставлен!

— Заводи.

— Заходи, — гаркнул Петренко, и зек, оторвавшись от степы, вошел в кабинет.

Первое, что он увидел, или вернее, кого он увидел, был сам хозяин, всемогущий полковник Хорошко. Как говорится, "и Бог, и царь, и воинский начальник" для любого заключенного в его зоне. Полковник был крут характером, неуступчив и своеволен. Но и зеки, и "вертухаи" его безмерно уважали. В первую очередь, за обостренное чувство справедливости, во вторую — за то, что не допускал беспредела, в третью — за личную смелость. И в-четвертых, и в-пятых… Словом, хороший был мужик, правильный. Это Дима понял сразу, при первой встрече с ним.

— Ничего, парень, — горько говорил ему тогда полковник. — Всякое случается. Ты, по крайней мере, жив, и еще можешь вернуться к семье. Об этом не забывай. Сиди тихо. Никуда не встревай, но и себя в обиду не давай. Перемелется… Ты, вон, молодой еще, у тебя вся жизнь впереди. Тебе жить надо…

Кто знает, может быть, полковник подсобил Ланевскому, когда его направили на, почитай, самую привилегированную работу в зоне: автомастерскую. Не камни дробить, как остальных мужиков, не плитку тротуарную изготавливать и не железную проволоку тянуть, а машины ремонтировать. Самый интеллектуальный на их зоне труд. И хоть работать приходилось много, но Дима жаловаться и не думал, а наоборот, благодарил судьбу, что не машет киркой на морозе, "продуваемый всеми ветрами".

Мастерская была вотчиной блатных. Не в том, конечно, смысле, что они там работали, а в том смысле, что они решали, кому там работать. Назначения зеков на такую "козырную" работу редко проходили без ведома, так сказать, "теневого руководства". Поэтому, кое-кто из зеков поначалу даже кое-что заподозрил, но со временем эти подозрения как-то сами собой улетучились. Может потому, что ни "хозяин", ни "кум, то бишь начальник оперчасти, Ланевского больше к себе не вызывали, а может и потому, что вскоре все в мастерской поняли, что в машинах новый зек разбирается действительно хорошо.

Тут батяня "виноват", шоферюга от рождения. С детства привил сыну любовь к "железным коням". И хотя жизненная дорожка повела Диму в совсем другом направлении, на автомобили он всегда смотрел неравнодушно, и в былые времена часами копался в своем стареньком "жигуленке", в упор игнорируя упреки любимой жены.

Полковник сидел за широким письменным столом и держал в руке кружку с каким-то горячим напитком. На столе, помимо бумаг, стояла вазочка с явно несвежим печеньем. Пара столов, кресло, несколько стульев, огромный старый сейф, два больших шкафа и портрет Дзержинского, — вот, собственно, и вся обстановка кабинета Хорошко. Уж кем-кем, а "вещистом" полковник не был никогда. Наоборот, в быту и на работе предпочитал всему простоту и функциональность.

Но внимание Ланевского привлек не он, а молодой человек, полусидевший на подоконнике справа от хозяина. В черном дорогом костюме, красивых туфлях и водолазке под горло, с каким-то женственным лицом. Парень пристально и добродушно посмотрел на зека и отхлебнул из чашки, обнажив явно дорогие наручные часы.

"Какой же ты красивый, — ехидно подумал Дима, — С такой рожей тебе в зону нельзя. Симпатичный больно. У нас такие пользуются успехом у соответствующих товарищей. Нельзя тебе в зону, парень".

Он вдруг поймал себя на мысли, что этот парень, совсем ему не знакомый, ни чем перед ним не провинился и уж точно не заслужил того раздражения, которое вызвал у него.

"Наверное, зверею я тут потихоньку…" — вскользь подумал зек.

— Заключенный Ланевский Дмитрий Петрович, 1974 года рождения, Статья 105-я часть 2 и 286-я часть 3. Семнадцать лет колонии строгого режима, — как положено, отрапортовал он.

— Проходите, садитесь, — подчеркнуто официально пробасил Хорошко, глазами указав Диме на стоящий возле его стола стул. — Вы свободны, старшина.

— Есть, — и дверь захлопнулась.

"Этот симпатичный, наверное, по мою душу. Чекист, сразу видно", — подумал Дима.

Уж кого-кого, а эту братию он чувствовал нутром. Еще с училища. Не то, чтобы недолюбливал. Снобизмом "голубокровного разлива" Дима никогда не страдал. Понимал, что, как говорится, "работа у них такая". Вот чистит же кто-то канализацию, и ничего… Это тоже делать надо. Вот и их работу кто-то должен делать. А то, что работенка, по сути, скотская, неблагодарная, так бывают профессии и похуже…