Левитан

В следующий момент я пережил собственную смерть. И каждый живущий подвержен ужасу исчезновения. Там огромные пространства темноты? Дело в том, что если я действительно уже умер и это какое-то возвращение после смерти, тогда всё иначе, чем себе представляют живые. Так же и корова, которую умерщвляют на бойне, может, возвращается на пастбища своей юности. Мы слышали о человеке, который мог возвращаться в прошлое: полиции добивались его сотрудничества, поскольку он «видел», как происходит нечто, что уже минуло. Древнейшие народы культивировали ясновидение и способность видеть будущее. Та сказка о монахе, услышавшем пение какой-то птицы и отправившемся за ней в лес, — он вернулся в тот же день и узнал, что за это время минуло несколько десятилетий, — не взята с потолка. Почему было бы невозможным возвращение в прошлое и перелет в будущее? Может, это лишь претит нашему ограниченному разуму? Разуму примитивного периода? Бессчетное число раз в жизни с нами случается то, что мы остаемся в определенном мгновении: это мы когда-то уже пережили — и мы точно знаем, что за этим последует, какое слово будет произнесено, что случится в следующий миг — и оно действительно случается. Но мы забываем и идем вперед. Возьмем овцу или акулу, то есть животное, у которого есть мозги, — и представим себе существо среди нас, у которого мозг настолько лучше развит, как у нас в сравнении с акулой. А потом еще кое-что: примем в соображение четыре человеческих чувства (осязание, обоняние, слух, вкус) и исключим зрение — человек становится чем-то совершенно иным. Для людей, которые слепы от рождения, мир является чем-то совершенно иным, чем для нас, поэтому и они иные. Здесь же представим себе, что у нас появляется еще одно чувство, которое дополнит пять так же, как зрение остальные четыре: многое, что сейчас является непонятным и таинственным, стало бы понятным и обычным. Такое чувство природа не может создать — но что если в будущем его создаст наука? Если человек станет себе господином и сможет высвобождать физическую энергию (как в агонии или при эпилепсии) и этическую энергию (как теперь только в особых случаях), если он станет действительно капитаном своего существования, если приобретет способность превращать свою энергию в массу и наоборот, он может стать чем-то, чего сегодня мы не можем представить себе даже интуитивно. Положите транзисторный радиоприемник на стол перед Великим инквизитором в Толедо, только несколько столетий назад, и он велит вас вместе с радиоприемником сжечь на костре.

Может, в этом и есть ключ к тайне, почему я попал в тюрьму? Может, я тоже жил, несколько опережая время? Поэтому я спрячу свои сочинения и записи в какой-нибудь шкаф, если выйду на свободу, чтобы их — когда придет время — открыл кто-то, кто еще даже не родился. Пиратский клад с Тортуги. Однако во время экономических крахов и финансовой нестабильности мира, ломки империй и политики блоков мы не можем размышлять об абстрактной теории. В то время, когда великие державы копают друг другу могилы, а малые народы дрожат, что и когда и где прорвется, вероятно, мы не будем заниматься проблемой высвобождения этической энергии человека.

Я тихо возвращался по тихому коридору.

Я умер в этом, я схватился с ужасом, мертвым я вернулся в мир, и когда я переступил через порог тюремной камеры, где сияло золотое солнце в окне, я вновь родился ради одного дня.

Человек умирает постепенно — вот он стрижет себе ноготь, вот у него выпадает волос или зуб, вот в нем исчезает какая-нибудь надежда, вот он плюнул, вот мочится или испражняется, вот он ссадил себе кожу, вот его опыт убивает какую-нибудь иллюзию, вот он извергает семя. И рождается он тоже постепенно — вот усваивает материнское молоко, вот у него растут первые зубы, вот он уже говорит «мама», вот читает азбуку, вот изобретает новую машину, вот пишет новую теорию физики. Каждый миг он постепенно умирает и постепенно рождается. В то же самое время он может плодить новых людей, не ведая, как все это происходит, не зная собственного устройства. Вы уже слышали непристойность жестче?

Осень дала о себе знать неделей холодного дождя.

Я понял, что это было первое лето в тюрьме, которое я не устраивал себе из ничего. Превращение одного инстинкта в другой, следовательно, давало первые результаты, из тюрьмы я создал новую реальность, которая избежала тюремного психоза, и заменил тоску по потерянному и недостигнутому — жаждой новых открытий, не связанных с окружающей обстановкой.