Стол, куда мы все усядемся ужинать, стоит у старенького потертого и продавленного дивана, того самого, на котором пару месяцев назад сидела Яна — мы отмечали мамин день рождения. Яна тогда с самого утра помогала маме с Кирой, они убирались, мыли, готовили, пока я отсыпался после рейда. Кажется, это был последний раз, когда мы с Яной были у родителей вместе, и именно такой я хочу ее запомнить, ведь хорошего было намного больше.
Мы с отцом не путаемся под ногами и идем на балкон побеседовать. Батя вкусно закуривает от спички, и я вспоминаю, что именно этот запах первой затяжки прикуренной сигареты в детстве казался мне необыкновенно вкусным. Он протягивает мне пачку.
— Не, пап, спасибо. Бросил.
— Давно держишься?
— Чуть больше недели, да и не держусь особо.
— И не тянет даже? — изумляется отец.
— Бывает, конечно. Но если перетерпеть эти пару минут, то дальше все нормально. Как вы? Как мама?
— Хорошо все, сынок. На маме еще пахать можно, это она у соседских бабок взяла моду на здоровье жаловаться — мол, так и дети чаще наведываются, и внимания больше.
Я ему верю — первым делом посмотрел мамины очки жизненных сил — все нормально, как и у отца, со скидкой на возраст, конечно. Дебаф старости тикает.
И, конечно, отношение ко мне у них обоих — любовь. Один из одного. А еще высокий уровень социальной значимости — за тридцать. Сказываются и большой трудовой стаж — мамы в школе, отца в пожарной охране, и их отзывчивость, и большой круг друзей.
— Ты-то как? Кирка говорила, на работу устроился?
— Да, па, все быстро получилось, в понедельник только собеседование прошел, а в четверг уже вышел.
— Хм… Что за место-то такое? Не обманут?
— Производственная компания по упаковке. Вроде серьезная. Посмотрим.
— Поздно присматриваться в твои годы, сынок. Держись теперь за это место, дурака не валяй-то, а то у тебя не трудовая книжка, а доска позора какая-то! — Отец строго смотрит, и я ежусь под его взглядом. — Книжка эта твоя долгостройная, дописал? Нет! Игрульки дурацкие… Столько времени впустую… Вот и Янку потерял! Докатился?
Только сейчас, стоя с ним на балконе, потеряв жену, впервые за все годы я его понимаю и воспринимаю его речь не как пустые слова «ничего не понимающего» отца. Я ставлю себя на его место и сочувствую ему.
— Пап, все хорошо будет, не переживай.
Он отворачивается, но я успеваю заметить его заблестевшие глаза. Он трет их кулаком.
— Что-то дым в глаз попал… Ладно, сынок, ты человек взрослый, а мы тебе не няньки, ты свою жизнь сам строишь.
У меня дежавю — утром я то же самое говорил Сяве. Понимаю, что эту фразу я неоднократно слышал от отца, вот и сам использовал.
— Па, у вас все нормально? — к нам заглядывает Кира.
— Сейчас докурю и придем. Иди, дочка.
— Ну-ну, — Кира переводит взгляд с отца на меня и обратно и исчезает.
Отец хмыкает, аккуратно гасит окурок, и мы идем в дом…
Обычный семейный ужин с тактичными расспросами о Яне и о моих планах на будущее медленно подходит к концу. Все было, как всегда у мамы, вкусно и крайне нездорово: «Сельдь под шубой», «Оливье», запеченная в духовке пряная курица, обильно обмазанная майонезом с чесноком и солянка на грибном бульоне. Мамина солянка, куда же без нее — она готовила ее и в дефицитные перестроечные, и в нищие девяностые, и в благополучные нулевые. Любимое блюдо папы, значит любимое блюдо всей семьи.
Кирюша вовсю зевает. Пока мама с Кирой убирают со стола, а отец выходит покурить, я смотрю телевизор. Пульт у племянника, и он радостно перещелкивает каналы.
— Постой, — я отбираю у него пульт.
На местном канале во весь экран фотография пропавшей девочки, а голос за кадром озвучивает ее приметы. Хватаю смартфон и фотографирую экран.
Пропала девушка
Оксана Воронцова, 14 лет
14 мая 2016 года около 20:00 ушла из дома и до настоящего времени ее местонахождение неизвестно.
Приметы: на вид 15–16 лет, рост 172 см, худощавая, длинные черные волосы, курносый нос, густые брови, карие глаза.
Была одета: розовая кофта, белая футболка, короткие джинсовые шорты и белые кроссовки.
Всех, кто может сообщить какую-либо информацию о местонахождении Оксаны, просим позвонить…
И контактные номера телефонов родителей, волонтеров, полиции.
Запоминаю всю информацию, тщательно запоминаю лицо пропавшей девочки, всматриваясь в ее глаза, открытую улыбку, легкий скол на переднем верхнем зубе.
Открываю карту и делаю запрос. Ничего: «Недостаточно ЕКИИ».
Мне нужно пять единиц ключевой идентификационной информации, а у меня есть фото, имя, возраст и город проживания, который, возможно, еще и место рождения. Этого мало.