Левая рука тьмы

Тибе посмотрел на меня так, словно хотел удостовериться, не сошел ли я с ума. Затем он снова обнажил свои длинные желтые зубы.

— Ах да! В самом деле! Я совсем забыл, что вы прибыли с другой планеты. Хотя я не сомневаюсь, что, если бы вы могли забыть этот факт, жизнь здесь в Эренранге стала бы для вас куда проще, безопаснее и живее, а? Это именно так! Вот моя машина, я оставил ее здесь на полпути. Я был бы рад предложить вам подвезти вас на ваш остров, но на мне лежат определенные обязанности, и я спешу в Дом Короля, чтобы мои бедные родственники не потеряли хорошего расположения духа, понимаете? В самом деле! — сказал кузен Короля, влезая в маленький черный электромобиль и, повернувшись ко мне, он еще раз одарил меня лицезрением своих зубов и глаз в паутинке морщин.

Я двинулся к себе домой на мой остров.[2] Его палисадник перед фасадом наконец показался из-под растаявшего снега, а зимняя дверь, взнесенная над почвой на десять футов, была открыта на те несколько месяцев, пока не вернется осень и не повалят глубокие снега. Неподалеку от здания, утопая в грязи, во льду и топча первые стремительные весенние ростки, стояла, разговаривая, какая-то молодая пара. Их правые руки были сплетены. Они были в первой стадии кеммера. Тяжелые мягкие хлопья снега плясали над их головами, когда они босоногими, сплетясь руками, глаза в глаза, стояли в ледяной грязи. Весна приходит на Зиму.

Перекусив на острове, я к тому времени, когда гонг на Башне Ремми пробил Четвертый Час, был во Дворце, готовясь к ужину. Кархидцы плотно едят четыре раза в день — завтрак, ленч, обед и ужин — не считая того, что в перерывах они все время что-то грызут и жуют. На Зиме нет крупных животных, мясо которых можно пускать в пищу, и нет молочных продуктов, таких, как сыр, масло или молоко; единственная белковая пища, богатая углеводами — это разнообразные яйца, рыба, орехи и хайнское зерно. Диета низкокалорийна для такого сурового климата, и поэтому приходится есть достаточно часто. Мне пришлось приучиться перекусывать буквально каждые несколько минут. И прошло не меньше года, прежде чем я понял, что геттениане испытывают не столько постоянную жадность к еде, сколько непреходящее чувство голода.

По-прежнему падал снег, пелену которого прорезали легкие весенние молнии, что было куда приятнее, чем бесконечный дождь. Я шел к Дворцу и предстал перед ним в тихих сумерках снегопада, заблудившись лишь один раз. Дворец Эренранга представлял собой целый внутренний город: обнесенное стеной скопище дворцов, башен, садов, двориков, монастырей, крытых мостиков, открытых, заглубленных в землю проходов, рощ и голубятен — продукт паранойи, властвовавшей здесь неисчислимое количество лет. Над всем этим сплетением поднимались мрачные, красные, отшлифованные стены Королевского Дома, в пределах которого не мог обитать никто, кроме самого Короля. Все остальные: слуги, лорды, министры, парламентарии, стража и все прочие проводили ночи в других дворцах или фортах, или в каких-то бараках, или домах вне периметра стен. Домом Эстравена, знаком высшего королевского благоволения, было Красное Угловое Жилище, возведенное 440 лет назад Хармесом, возлюбленным кеммерингом Эмрана III, чья красота прославляется до сих пор и кто был похищен, искалечен и возвращен помешанным дурачком наемниками Внутренних Земель. Эмран III умер через сорок лет, не переставая пылать жаждой мести к своей несчастной земле: Эмран Несчастный. История эта была столь древней, что трагизм ее поблек и осыпался, и только какая-то атмосфера бесконечной верности и меланхолии чувствовалась в древней кладке и тихих тенях этого дома. Обнесенный стеной садик был невелик, и деревья серем склонялись над выложенным камнем бассейном. В слабом свете, падавшем из окон дома, я видел, как падают тяжелые теплые хлопья снега и как опускаются с деревьев в темную воду бассейна белые пушинки. Эстравен с непокрытой головой и без плаща, стоял, ожидая меня на холоде и рассеянно наблюдая за странным смешением в вечерней мгле снега и семян. Тихим голосом поприветствовав меня, он ввел меня в дом. Других гостей не было.

Я удивился этому, но так как мы сразу же пошли к столу, о делах во время еды не могло быть и речи; кроме того, мое удивление переключилось на пищу, которая была восхитительной, даже твердые земляные яблоки под руками повара превратились в нечто неописуемое. После ужина, сев у огня, мы отдали должное горячему пиву. В мире, где непременной принадлежностью сервировки является небольшое приспособление, которым вы разбиваете в вашем бокале лед, что образуется между двумя переменами блюд, горячее пиво было вещью, которую вы могли оценить по достоинству.