Мы спали. Однажды я проснулся и ощутил, как снег толстым слоем покрывает нашу палатку.
На рассвете Эстравен приготовил завтрак.
День был ясный. Когда солнце позолотило ветви кустов, покрывавших склоны долины, мы двинулись в путь. Эстравен тянул сани, а я подталкивал их сзади.
Начал образовываться наст. На склонах мы двигались вниз бегом. В тот день мы вошли в лес, который окружает Пулафенскую ферму — лес из толстых изогнутых деревьев, обросших ледяными бородами — деревьев торе. Мы не осмеливались воспользоваться главной дорогой на север, но, поскольку в лесу не было упавших деревьев, идти было легко. Мы находились в Тарреппете — местности более ровной и с меньшим количеством ущелий и оврагов. Вечером измеритель расстояния показал двадцать миль, а мы меньше устали, чем накануне.
Одно преимущество зимы на Зиме, что дни здесь остаются светлыми. У планеты очень небольшой наклон к плоскости эклиптики, недостаточный, чтобы давать значительные отличия в длительности дня по времени года на высоких широтах.
Времена года определяются лишь эллипсоидностью орбиты. На дальнем конце орбиты, афелии, еще достаточно солнечного излучения. Зима — самое сухое время года и самое приятное, если бы не было так холодно. Солнце, когда оно видно, стоит высоко, нет медленного перехода от света к темноте, как в полярных районах земли, где холод и ночь приходят вместе.
Три дня мы шли по лесу Тарреппет. На третий день Эстравен собирался поставить ловушки, поэтому мы остановились рано.
Он хотел поймать пестри. Это было одно из самых больших животных Зимы размером с лисицу, яйцекладущее, травоядное, с великолепным мехом. Пестри съедобны, и Эстравену они нужны были в пищу. В больших количествах они мигрируют на юг. Они настолько хитры и проворны, что за все время мы видели только двух или трех, но снег на всем пути был испещрен их следами. Все следы вели на юг. Ловушки Эстравена были готовы через час. Он поймал шесть зверьков, освежевал их и повесил, чтобы тушки замерзли. Одного решено было съесть вечером. Гетенианцы не охотники, у них почти нет дичи, нет больших травоядных животных, а следовательно, и хищников, за исключением морских.
Гетенианцы рыбачат и возделывают землю. Раньше я никогда не видел гетенианцев с кровью на руках.
Эстравен взглянул на белые шкуры.
— Теперь время охоты на пестри.
Он протянул мне одну шкуру. Мех был такой мягкий и глубокий, что трудно было определить, в какой момент рука касается его. Наши спальные мешки, верхняя одежда, капюшоны — все было на таком меху, великолепно изолирующем и красивом на вид.
— Вряд ли они годятся для жаркого, — сказал я.
Эстравен посмотрел на меня и ответил:
— Нам нужен протеин.
Он выбросил внутренности.
— За ночь рассни, маленькие злобные крысозмеи, пожрут их и вылижут окровавленный снег.
Он был прав, он вообще всегда был прав.
В пестри фунт или два съедобного мяса, и вечером я съел свою порцию жаркого, а на следующее утро почувствовал себя вдвое сильнее.
В этом день мы начали подниматься.
Мягкий снегопад и кроксет — безветренная погода с температурой от нуля до двадцати градусов по Фаренгейту — остались позади, сменившись дождем со снегом. Я начал понимать, почему гетенианцы жалуются, когда зимой повышается температура, и радуются, когда она падает. В городе дождь — неудобство, для путника он — катастрофа.
Мы волокли сани по отрогам Сембенспенса все утро по глубокому вязкому холодному месиву из дождя и снега.
Если мешки промокли, ночью тратишь слишком много тепла тела и плохо спишь. А запасы пищи у нас слишком малы для этого. Мы не можем рассчитывать на солнце, чтобы просушить вещи, поэтому нужно держать их в сухости.
Я прислушался к его словам и так же тщательно держал вход в палатку на запоре от снега и дождя, как и он, так что внутри была лишь неизбежная влага от нашего дыхания и приготовления пищи. Но в тот вечер все промокло до того, как мы поставили палатку. Мы жались к печи Чейва, и вскоре было готово жаркое из пестри, горячее и достаточно вкусное, чтобы компенсировать все неприятности. Измеритель расстояния, вопреки нашей изнурительной работе по вытягиванию саней на склоны, показал лишь девять миль.
— Первый день, когда мы не выполнили свое задание, — сказал я.