Лев Толстой и жена. Смешной старик со страшными мыслями

Кстати, проповедуя полное, абсолютное, воздержание, сам Лев Николаевич его не придерживался! Напротив — не получив желаемого удовлетворения он становился раздражителен, а получив — добрел на гла -зах. «Он снова очарователен, весел и нежен, -- писала Софья Андреевна о муже в марте 1891 года. — И все, увы, по одной причине. Если бы те, кто читали и читают «Крейцерову сонату», сумели проникнуть взглядом в любовную жизнь Левочки, они смогли бы увидеть, что делает его веселым и добрым, и свергли бы божество с пьедестала, на который возвели его».

Цензура, находившаяся под влиянием могущественного обер-прокурора Священного Синода Победоносцева, запретила публикацию «Крейцеровой сонаты». Вышло соответствующее распоряжение министра внутренних дел.

В ответ Лев Николаевич написал послесловие к повести, в котором в очередной раз обличал «общее всем сословиям и поддерживаемое ложной наукой убеждение в том, что половое общение есть дело необходимое для здоровья».

«Доказательство же того, что воздержание возможно и менее опасно и вредно для здоровья, чем невоздержание, всякий мужчина найдет вокруг себя сотни», писал Толстой. Истинный сын своего времени, он всегда отводил женщинам пассивную роль.

Послесловие вышло длинным и занудливым, как все нравоучения Льва Николаевича. В московском обществе шутя утверждали, что настоящим послесловием к «Крейцеровой сонате» станет очередная беременность Софьи Толстой.

Шутники были не так уж и далеки от истины — Со -фья Андреевна, регулярно пользовавшаяся вниманием мужа, имела все основания опасаться очередной беременности, что все узнают об этом позоре и со злорадством станут повторять шутку, которая ходит в об истинном послесловии к «Крейцеровой сонате». «Какая видимая нить связывает старые дневники Левочки с его “Крейцеровой сонатой”! — пишет она в дневнике и делает печальный вывод: — А я в этой паутине жужжащая муха, случайно попавшая, из которой паук сосал кровь».

В ответ на «подарок» мужа Софья Андреевна, желая публично смыть с себя обвинения, высказанные в «Крейцеровой сонате», пишет автобиографическую повесть «Кто виноват? ». В основу этой повести лег все тот же сюжет «Сонаты», но рассмотренный с другой, совершенно противоположной, точки зрения.

Главный герой, князь Прозоровский, деспотичный сладострастник (узнаете?) в тридцать пять лет женится на наивной восемнадцатилетней девушке Анне, девушке благородной, переполненной идеалами, и к тому же глубоко верующей.

Еще в качестве жениха князь вожделеет Анну, а после венчания овладевает женой прямо в карете, нанеся ей так и не затянувшуюся в течение всей жизни душев -ную рану.

Когда же в Анну влюбляется умирающий чахоточный художник, причем влюбляется совершенно платонически, ревнивец Прозоровский убивает несчастную женщину, сохранившую ему верность.

Близким, и в первую очередь сестре Татьяне, с трудом удалось уговорить Софью Андреевну не публиковать свое произведение. Возможности для публикации у графини Толстой были, ведь она в то время являлась издателем романов и повестей своего мужа.

Цензурный запрет на печатание «Крейцеровой сонаты» расстроил Софью Андреевну куда больше, чем самого автора. Ее весьма честолюбивая натура не могла смириться с тем, что кто-то посторонний волен диктовать ее мужу (и ей самой), какие произведения печатать можно, а какие нельзя. Недолго думая, она решила добиться аудиенции у императора Александра III и по -лучить от него разрешение на печать «Сонаты». Лев Николаевич пытался отговорить жену от подобного шага, но безуспешно — недовольство мужа послужило для Софьи Андреевны дополнительным стимулом.

13 апреля 1891 года Софья Андреевна была принята императором в Аничковом дворце и получила от него желаемое разрешение. «Не могу не чувствовать внутреннего торжества, что, помимо всех в мире, было дело у меня с царем, и я, женщина, выпросила то что никто другой не мог бы добиться, — торжествуя, писала она в дневнике и добавляла спустя несколько дней: — Вот мне и захотелось показать себя, как я мало похожа на жертву, и заставить о себе говорить; это сделалось инстинктивно. Успех свой у государя я знала вперед: еще не утратила я ту силу, которую имела, чтоб привлечь людей стороной симпатии, и я увлекла его и речью и симпатией. Но мне еще нужно было для публики выхлопотать эту повесть».

Софья Андреевна слегка покривила душой, написав далее: «Если б вся эта повесть была написана с меня и наших отношений, то, конечно, я не стала бы ее выпрашивать для распространения».

Лев Николаевич не разделял «женского» триумфа Софьи Андреевны. «Утверждать, что женщина обладает той же душевной силой, что мужчина, что в каждой женщине есть то же, что в мужчине, значит лгать самому себе», — писал он в дневнике 17 июня 1891 года. Ему казалось, что Софья Андреевна одержала победу над ним самим, и простить ей этого было невозможно.