Начали спускаться. Зажурчала вода, отодвинулся снег. Показалась нить рек в трехверстной глубине, горы покрылись истертой травой; по узким серым тропам-горизонталям виднеются на серо-желтой траве вереницы желто-белых овечьих стад.
Ниже показались сады и рощи.
Опять шумит вода; уже громко шумит.
И скоро люди услыхали, как щебечут птицы.
Миловидная Грузия встретила их. После Душета увидали старинный, усохший от древности каменный городок Мцхет с храмом XI века.
История разрозненными страницами, исписанными неведомыми письменами, лежала под ногами Толстого.
Две реки — мутная Кура и сине-белая Арагва сливались около моста, построенного еще римлянами; наверху возвышался древний храм, описанный Лермонтовым в поэме «Мцыри».
Храм покрывал верх горы — она обнажалась внутри храма, как главная святыня: некогда вершина горы была священным местом, на котором приносились жертвы.
По каменным берегам Куры к воде спускаются дома Тифлиса.
Тихо, жарко. К дальней скале прилепилась, как сокол, пестрая кирпичная крепость. Пять мостов перекинулись через быструю Куру, плавучая мельница крутит над нею деревянными колесами.
Город полон экипажами, конями, верблюдами, пестрой толпой, дома нависли над улицами широкими балконами; улицы сходятся на треугольных площадях.
Из-под куполов врытой в скале бани в русло каменной речки плоской струей течет зеленая, мутная, как будто мыльная, вода. Женщины на камнях моют ковры ногами; говорят, ковер, вымытый в этой воде, становится драгоценнее.
По узким и крутым улицам не спеша подымались ослики с перекидными корзинами.
Буйволы, закинув тяжелые головы с желтовато-голубыми рогами, тянули высококолесную арбу, спокойно отражая большими, высоко поставленными глазами синее небо и редкие облака.
На окраинах низкие, как в Кизляре, дома с плоскими крышами. В северной части города европейские постройки с большими окнами. Дворец наместника напротив театра.
На базарах торгуют в открытых лавках.
Ремесленники работают в помещениях с широко раскрытыми дверьми-ставнями и прямо на земле.
У моста куют, чеканят серебро, лудят огромные котлы, шьют обувь, седла.
В домах, фундаменты которых опускаются прямо в пену Куры, красят сафьян и козловую кожу, в узких переулках видны красильщики в рубахах с высоко засученными рукавами. Руки мастеровых прочно и высоко окрашены — у одних в желтый, у других в красный и синий цвета.
Пестро, богато, интересно.
Вот как описал Я. П. Полонский Тифлис того времени:
Никто не оглядывается на проезжих; свое интереснее.
Николай Николаевич смотрит устало — все уже видел Толстой и Ванюшка жмурятся от солнца, от желтизны неопавших листьев, яркости платьев.
Не только после тихой станицы можно поразиться Тифлисом Толстой писал тетке в Тулу: «.. после 7-дневного путешествия, скучнейшего из-за того, что едва ли не на каждой станции не оказывалось лошадей, и приятнейшего из-за красоты местности, по которой мы проезжали, мы прибыли 1-го числа в Тифлис».
Наступил ноябрь: месяц фруктов, молодого вина, урожая, ссыпанного в амбары.
ХЛОПОТЫ ПО УСТРОЙСТВУ НА СЛУЖБУ
Казалось бы, что устройство молодого графа, имеющего права, окончившего среднее учебное заведение, не состоявшего в тайных обществах и, кроме того, человека, который является братом офицера, служащего на том же фронте, очень просто.
На другой день по прибытии в Тифлис Толстой явился к генералу Бриммеру Эдуарду Владимировичу — начальнику артиллерии отдельного Кавказского корпуса — и представился.
Лев Николаевич был одет в костюм самого лучшего петербургского портного Шармера; кроме того, он еще купил за десять рублей в Тифлисе складную шляпу и, вероятно, был молодым человеком очень привлекательным, хотя и застенчивым.