Лев Толстой

Строевой солдат русской армии начала XIX века был оторван от крестьянства и должен был пройти многие поля и страны, если проходил через бой.

Про русского солдата эпохи 1812 года иностранцы писали очень много. Приведу две выписки: «Русский умирает с неустрашимостью на том самом месте, на котором начальник его приказал ему умереть» (Бюожине).

Это солдат стойкий, сильный, привычный к строю.

«Русские умирают в битвах, и их батальоны не просят пощады…» (Канфич).

Считая, что Платон Каратаев сдан на службу 21 года — он на службе тридцать лет, во всяком случае больше двадцати пяти лет. Значит, он вступил на службу в восьмидесятых годах XVIII века. Таким образом, Каратаев — солдат суворовских времен с большим военным опытом.

Солдат эпохи походов Суворова был хорошо обучен; инициативен; понимал свой маневр.

Между тем Платон Каратаев у Толстого не солдат, а мужик, хотя сказано, что Платону Каратаеву должно быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом.

Каратаев — мужик в плену, как Пьер — барин в плену.

В то же время плен возвращает Каратаева в патриархальный быт деревни.

Это капли жидкости, принявшие, по мысли Толстого, свою шарообразную истинную форму.

«Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла, как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал».

Толстой утверждает, что Платон Каратаев «неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был».

Каратаев охотно сбросил с себя все напущенное, солдатское и «невольно возвратился к прежнему крестьянскому, народному складу».

«— Солдат в отпуску — рубаха из порток, — говаривал он».

В говоре Каратаева солдатского тона нет.

Толстой подчеркивает: «Поговорки, которые наполняли его речь, не были те большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты».

Трудно поверить, что человек, тридцать лет служивший в боевой обстановке, в заграничных походах, в очень крепко спаянных русских полках, так не принял ничего военного и остался до такой степени крестьянином.

Сообразно с этим Каратаев говорит пословицами, которые он сам не замечает и даже не может повторить.

Отметим, что все эти пословицы взяты Толстым из книг.

Книжна и характеристика пословиц.

«Главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет, и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная, неотразимая убедительность».

Каратаев все умеет делать «не очень хорошо, но и не дурно».

Он любит петь, но «не так, как поют песенники, знающие, что их слушают».

То, что говорит Платон Каратаев, как бы очищено и обобщено, как бы уже издано.

Это в описании дает особый «дух простоты и правды».

Толстой эпохи написания «Войны и мира» занимался фольклором, русскими былинами, изучал пословицы; в его библиотеке был Буслаев, глубокий, но тенденциозный исследователь, преувеличивающий косность фольклора.

Буслаев в «Исторических очерках» писал: «В период эпический исключительно никто не был творцом ни мифа, ни сказания, ни песни. Поэтическое воодушевление принадлежало всем и каждому…»

В другом месте в той же статье Буслаев пишет: «Все шло своим чередом, как заведено было испокон веку… Даже минутные движения сердца, радость и горе выражались не столько личным порывом страсти, сколько обычными излияниями чувств — на свадьбе в песнях свадебных, на похоронах в причитаньях, однажды навсегда сложенных в старину незапамятную и всегда повторявшихся почти без перемен. Отдельной личности не было исхода из такого сомкнутого круга».

Буслаев говорил: «Вся область мышления наших предков ограничивалась языком. Он был не внешним только выражением, а существенною составною частью той нераздельной нравственной деятельности целого народа, в которой каждое лицо хотя и принимает живое участие, но не выступает еще из сплошной массы целого народа».

Здесь исследователь преувеличивает и идеализирует то, что Толстой называл «роевым» началом в народе.

Между тем фольклор имеет свою направленность; эту направленность впоследствии формулировал В. И. Ленин, говоря, что фольклор выражает чаяния и ожидания народа; фольклор не только создание истории, но и предчувствие будущего.

Действия Ильи Муромца в былинах не безобидны и не нейтральны; недаром он «старый казак».

Мудрость Каратаева — та детская покорность, которую Толстой в школе не встретил.